Все стулья были заняты. Я обвел взглядом собравшихся. Пациенты, их родители, чей-то брат. Мы снова начинаем все сначала.
Собрание вели два психотерапевта. Одна темноволосая, другая блондинка, у обеих шарфы, у обеих добрые и проницательные глаза. Они говорили по очереди. Излагали основные правила и ожидаемые результаты.
Я подумал, что это полная чушь. Я уже это проходил, и никакой пользы это не принесло.
Сначала каждому из нас раздали анкету, которую нужно было заполнить. Я принялся за работу. Примерно через полчаса мы по очереди зачитали наши ответы. Одна из матерей так ответила на вопрос «Какие проблемы у вашей семьи?»: «Я не думала, что у нас есть какие-то проблемы, но, похоже, если бы их не было, мы бы здесь не сидели». Она заплакала. Ее дочь положила свою руку ей на колено. «У нас на самом деле хорошая семья».
Я снова очутился в обществе людей, таких же, как я, людей, пострадавших от наркозависимости и непонимания собственных проблем, людей, сбитых с толку, расстроенных, испытывающих чувство вины, злость, страх, потрясенных масштабами свалившейся на них беды.
Потом нам предложили заняться арт-терапией.
Арт-терапия!
Я слишком много пережил, чтобы сидеть здесь на полу и рисовать пальцем вместе с Ником и бывшей женой. Внутри у меня все кипело. Зачем я приехал? Зачем я здесь?
Нам дали лист бумаги, разделенный на три сектора – по числу членов нашей семьи. Мы уселись на пол вокруг этого листа в виде треугольника. Треугольника.
Следуя инструкциям, я начал рисовать. Я выбрал мелок и просто водил им по бумаге, описывая круги. Обогреватель грел очень сильно. В комнате было душно.
Вики рисовала милую сценку акварельными красками, что-то вроде пляжа. Я все еще кипел от злости. Она рисовала закат. Яркие и бледно-голубые краски закручивались, образуя цветные завитки. Она создавала красивую картину, как будто мы на дне семейного творчества в дошкольной группе Ника, когда над зеленой травой поля было чистое голубое небо. Потом я перевел взгляд на треть листа, которая досталась Нику. Он выбрал тушь и нарисовал сердце. Не такое сердце, как на «валентинке», и не сердце, пронзенное стрелой Купидона, а сердце с мышцами и тканями и желудочками, соединенное с аортой, сердце, бьющееся внутри тела человека. Его тела. К аорте было пририсовано лицо, а вокруг другие лица под разными углами, выражающие ярость, отчаяние, ужас, боль. Я продолжал рисовать своим мелком. Я провел толстую линию, идущую снизу вверх, вроде текущей вверх реки, которая разделялась на два рукава, направленных в два верхних угла моей части листа. Я нажимал так сильно, что мелок крошился.