Все так обыденно, по-семейному. Как когда-то на Литейном в Питере или в первый год на Потылихе. Роднее этого человека никого у нее нет, а они не виделись пятнадцать лет. Куда ушла жизнь?..
— Жень, ты что? — встревожился Туринский. — Ревешь, что ли? С ума сошла?
Однако она ничего не могла с собой поделать.
— Я так скучаю по тебе, так скучаю! — плакала Женя, а испуганный мужчина обнимал ее и бормотал, утешая:
— Я же здесь, здесь…
Она открыла глаза и долго силилась понять, где находится. Суперсовременный дизайн спальни, который она с трудом разглядела сквозь слипшиеся ресницы, скоро отрезвил Мордвинову. До ее сознания дошла, наконец, фраза, разбудившая ее.
— Ты прости, Женька, мне на самолет пора. Я утром должен быть в Праге, на съемках.
Она подскочила:
— Господи, который теперь час?
— Три тридцать ночи, — ответил уже одетый Туринский.
Она спала не больше часа.
— Мне пора в аэропорт. Собирайся, я завезу тебя домой.
Вот и кончился праздник… Женя все вспомнила. Как радовалась, что белье пригодилось, то самое, дорогущее, сногсшибательное! Ведь он, утешая, схватил Женю в охапку и унес сюда. Оказывается, есть в этой огромной квартире потайные уголки, не все на виду.
Вспомнила их торопливые, страстные ласки и вернувшуюся память тела, такую острую, что у них даже не было времени, чтобы раздеться…
— Ей-богу, как подростки, — смущенно бормотал потом Туринский, отдыхая на ее плече.
Потом они много говорили, снова любили друг друга, как подростки, и опять говорили. В основном он.
Говорил, что давно чувствует себя человеком из прошлого. Все твердят о современности его фильмов, об экспериментах, новых формах, а он, как выживший после ядерной катастрофы, ничего вокруг себя не узнает. Новый мир, чуждый мир. Да, как художник он всегда готов к поиску и ко всему новому. А как человек… Ведь была долгая жизнь, богатая разным опытом.
— Ты для меня — свидетельство моей жизни: молодости, исканий. Да и что говорить, той эпохи, — объяснял Туринский, поглаживая ее голое плечо. — Им, молодым, многое в нас непонятно. Они — люди мира, у них нет родины, нет мучительных вопросов: «Что делать?» и «Кто виноват?», которые мы решали всю жизнь. Им все ясно и так. У них теперь вместо «Что делать?» — «Че за дела?». У рожденных в новой стране нет прошлого. И кино у них другое. Им подавай «картинку», общий план, а на актера наплевать! Меня ругают операторы: «Где общий план? Художники столько сил потратили на воссоздание эпохи, а вы снимаете только крупный план!» Да снимаю я «картинку», но и актеры — не пустое место! Они, нынешние, не знают, что такое русское психологическое кино. Именно кино дает возможность показать мимику, глаза актера, работу его мысли, чувства! А этим «картинку» подавай да спецэффекты. Я как невымерший мамонт среди них. Говорим на разных языках… Увидев тебя, я наконец осознал, как важно иметь общую память и понимать друг друга.