— Так вот, сам ты мешок на заборе, а для меня автомобиль выделен! — торжествующе сообщил Виктор.
Автомобиль, это правильно. Чапаев, насквозь сухопутчик, тоже не на коне скакал, а авто предпочитал.
Мы вдоволь наслушались агитаторов, через одного повторявших фразу о неизбежной победы Мировой революции, о загнивающем трупе мирового капитализма и о польских пролетариях, ожидающих освободителя — Красную армию. Еще немного — сам начну во все это верить.
— Володь, — отвел меня в сторону комиссар. Оглядевшись — не слышит ли Анна, попросил: — Ты о девчонке позаботься, если что.
Дурак ты Витька. Можно подумать, что сам бы до этого не додумался. Но если Спешилова убьют, поймаю товарища Тухачевского и пристрелю, и пусть потом меня судят. Придумаю, в чем его обвинить, ежели что. Лучше бы будущего красного маршала пристрелить еще до начала операции, а на его место поставить кого другого, например, Фрунзе, но теперь уже поздно. Но вслух сказал:
— Вить, не беспокойся. Только, — виновато развел я руками. — Сам понимаешь: я сегодня в Архангельске, а завтра еще где-нибудь. Но не переживай — сам не позабочусь, другим накажу. Иди лучше, с Анькой целуйся, пока время есть.
Наконец, паровоз тронулся, увозя с собой и коней, и людей, а мы пошли пешком на Ярославский. Проводив Анну, ставшую теперь не просто моей подчиненной, а женой друга и сдав ее Никите Кузьменко, отправился на Лубянку. У меня оставались еще кое-какие дела, касающиеся организационной работы, а потом нужно возвращаться в Архангельск, снова тянуть лямку начальника губчека. И хорошо, кажется, в Москве, и Наталья рядом, но я почему-то заскучал без дела. Как-никак, пережил два серьезных совещания, где выступал в роли мальчика для битья, пусть и потенциального.
Пока шел, думал — почему бы мне не отдать бумаги, где я обосновываю будущие идеи товарища Ленина, Елене Дмитриевне? Стасова — женщина умная, и разобраться, в чем преимущество продналога перед продразверсткой, вполне могла. Почему не стал использовать в качестве посредника Наташу, это понятно. Терпеть не могу смешивать личное и рабочее. Да и она женщина с норовом, могла бы что-то не то подумать. Но, самое главное, я за нее просто боялся. Если автор записки, то есть я, попаду в немилость, то зачем подставлять Наташу? А Стасова ничем не рискует. Может, остановило, что сама секретарь ЦК явственно давала понять, что разделяет, где личное, а где служебное?
Но в конечном итоге я пришел к выводу, что поступил правильно. Пусть вначале с моей идеей познакомится Архангельский губисполком и губком, а потом, в соответствии с правилами, мы выдвинем нашу идею «наверх». Не может так быть, чтобы кто-то из вышестоящих уже не начал задумываться о смене внутриполитического вектора.