и полковых транспортов и обозов и были подвижными жилищами для штабов и иногда даже для войск. В Киеве наш штаб бросил автомобили вследствие отсутствия бензина, резины и запасных частей. И мы в поезде имели лишь экипаж командующего армиею и 2 повозки для фуражиров (которые закупали не столько фураж для этих шести лошадей, сколько продовольствие для 200 человек). Но у Тирасполя стоя, наш комендант раздобыл несколько повозок; мне досталось три: одна под офицерские вещи (на ней ехала Милочка, не выпуская из рук заряженного карабина), вторая под канцелярию и писарские вещи и третья – воловья запряжка – под топографические карты. Волы пристали после первых 50-ти километров пути, и мы их бросили, уничтоживши карты. На походе мы раздобыли сани-дровни, чтобы везти наших больных, заразившихся сыпным тифом, потому что тираспольский военный госпиталь, вывезя всех сыпнотифозных, не имел возможности на ночлегах их изолировать – мы все спали вперемежку с сыпнотифозными.
Милушин брат Миша заболел первым, а за ним и другой ее брат, а также и мой брат; к ним присоединились князьки Святополк-Мирский и Абамелек, киевские юноши, которых отрядили ко мне чертежниками. В конце похода наступила оттепель, и кони едва волокли по грязи дровни с пятью больными, но я сказал старшему писарю Иванову (отличный сотрудник мой, из бывших полицейских), что расстреляю его, если он бросит нашу молодежь на большевицкую расправу. Иванов довез всех до польских госпиталей.
В строевом отделении штаба по-прежнему числились полковник Збутович и подполковник Кобылянский; к капитанам Михайловскому и Образкову добавился капитан Львов, мой давнишний помощник; в последний момент в Одессе попросился ко мне поручик Штайгер[1740], с которым мы так холодно расстались при демобилизации 15-й дивизии; к прежним четырем оперативным мальчикам добавился юный поручик Тарновский; поручик Циммерман и военный топограф дополняли состав отделения – итого со мною 14 человек и сверх того 5 писарей и чертежников. На походе мы все шагали, не выполняя штабных функций, а на ночлеге работали мы с Циммерманом, три старших офицера сменялись ночью каждые два часа в качестве дежурных по строевому отделению, пять младших офицеров и писарь Иванов окарауливали ночью наш обоз и коней; мои штаб-офицеры работы не несли.
Не имея верховных лошадей, мы не могли следовать за экипажем, в котором на походе передвигались генерал Бредов и полковник Штейфон. Следовать же за ними на нашей повозке было невозможно: в колонне все пропускали генеральский экипаж, но повозку нашу затирали. Поэтому штаб мог работать только на ночлегах. Но, отшагавши в течение целого дня, нелегко было работать бо́льшую часть ночи.