– Варя, Варя, – гладит она меня по голове. – Ну, милая, поплачь.
– Я вас оставлю, – слышу сквозь собственные всхлипы слова врача.
Дверь закрывается. Мама отстраняется от меня, берет лицо в ладошки.
– Варя, девочка, тем, что ты делаешь, ты его не вернешь, и прошу тебя, не пугай меня так больше.
Отпускает лицо и прижимает меня к себе. Так сильно, что мне трудно дышать.
А что я делаю? Я только помню, что спала постоянно, но не желаю об этом говорить. Внутри пропасть, и я прямо физически ощущаю, как со дна поднимается океан горя, но не хочу опять спать.
– Варя, посмотри на меня, – говорит мама, и я чувствую, что хочу опять уйти в себя, кинуться с головой в этот океан.
– Варя! – зовет мама. – Девочка моя, так нельзя. Стасу это бы не понравилось, – она давит на самое больное. – Ты посмотри, что ты делаешь с собой! – она хватает мою руку, сует мне под нос.
Я смотрю, смотрю. Вся рука искусана, да так, что синяки аж черные, и зубы будто въелись в плоть. Я поднимаю на нее глаза. Она мне показывает вторую руку. То же самое.
– Варя, не надо так больше. Прошу. Они в тебя уже столько лекарства влили. Девочка моя, давай поедем домой. Мы вместе справимся.
Я пытаюсь осознать, что же происходило. Мама гладит по волосам.
– А когда… – я не договариваю, комок застревает в горле, – какое сегодня число?
– Тридцатое. Ты уже здесь три дня, в больнице, – она грустно посмотрела на меня. – Нужно держаться.
В палату зашли Илья и Никита Петрович. Я вспоминаю про свои руки и прячу их за спину. В глаза не смотрю никому.
– Я думаю так, – начал врач. – Вероника Сергеевна, попробуем Варю выписать домой, а вам придется последить за ее состоянием, – он сделал выразительную паузу, – и за поведением.
Смотрю на маму боковым зрением. Хоть и сказала, что мы поедем домой, но сможет ли взять на себя такую ответственность? Потому что я вдруг поняла, что не помню этих трех дней. И что делала, я тоже не помню.
– Никита, кхе, Петрович, – Илья ухмылялся. – Да ты не переживай, если что, мы знаем где тебя найти. И Варя у нас будет под чутким контролем.
Шутит? Он шутит? Я вскинула на него взгляд. Нет, он просто был вежлив.
Илья, как и мама, выглядел сейчас подавленным. Грустный взгляд, залегшие тени под глазами, уставшая поза. Мне казалось, что они оба как-то даже постарели, что ли. Я опять опустила глаза.
– Хорошо. Илья, я на вас надеюсь, но если что…
– Я понял, – уже твердо сказал Илья. – Вероника, вы собирайтесь, я жду вас в коридоре.
– Хорошо, – ответила мама.
Я сидела на кровати и наблюдала за тем как, она складывает вещи. Почему у меня такое безразличие к происходящему? Может, всему виной таблетки? А если так, то что будет, если их действие закончится?