Я смотрю перед собой. Там только круглый стол на невысоком подиуме и больше никого, куда идти не понятно совсем.
– Вперед, – подталкивает меня в спину Ариаст, чем тут же вызывает во мне волну негатива.
– Да куда идти то? – шиплю за спину, – там никого нет.
– Иди, тебе говорят, упрямая ослица, – слышу в его голосе раздражение и делаю шаг вперед. Оглядываюсь по сторонам. Вроде бы ничего подозрительного. Осторожной перебежкой делаю еще несколько шагов и вот уже когда до подиума остается еще одна перебежка, на нем начинает происходить неладное. Внутри нарастает волной цунами желание бросится бежать, куда нибудь спрятаться, забиться в угол, сделать хоть что—то, только бы не стоять истуканом и не смотреть на всю эту чертовщину, но я не могу. Не могу сойти с места, потому как ноги словно прибили к полу гвоздями и в тех местах, где должны быть шляпки, а под ними стержень, нестерпимо зудит, от чего это только вселяет уверенность в то, что меня заставляет стоять на месте магия, как интересно, что теперь я это слово произношу, с легкостью и без иронии, что мне это больше не чуждо и не смешно. Кажется, что именно сейчас на меня снисходит понимания этого мира, понимание того, что все это настоящее и живое.
А за столом, словно сотканные из воздуха появляются человеческие очертания фигур. Их трое. И с каждой секундой они все больше наполняются красками, а точнее белым цветом. Я смотрю неотрывно. Запоминаю, впитываю в сознание каждую изменяющуюся в их силуэтах деталь. И вот уже их голые черепа покрывают длинные белоснежные локоны, ниспадающие до середины спины. А на лице прорисовываются черты. Правда ничего особенного. Все похожи между собой будто близнецы. Еще не успев полностью материализоваться, они уже начинают, между собой что—то обсуждать в полтона, специально, чтобы я не услышала ничего, но они ошиблись слух у меня за последние сутки стал отменным, я навострила ушки и ловила каждое слово хоть и не понимала его, но интонацию, четко улавливала и разгадывала. Видящие были чем—то взволнованны и одновременно с этим недовольны.
Особенно один старик, который все время искоса посматривал на меня, показался мне самым неприятным из этих троих. Пока я рассматривала видящих, они рассматривали меня. Приглядывались, прислушивались, а может и принюхивались я хрен его знаю, но неожиданно все разом замерли и только головы повернули в моем направлении.
Сидят, неподвижно смотрят на меня своими белесыми глазами, а в белках мутные серые радужки плавают размытым месивом, даже зрачка не видно. Прищурив глаза, рассматриваю в деталях лица видящих.