— Все мы лысые, — мудро заметил Альберт и встряхнул головой. Искусственные чёрные волосы упали ему на лоб. Не расстаётся со своим париком. В кожаных байкерских одеждах, сидящий в инвалидной коляске, он выглядел очень колоритно и, чего уж скрывать, — странно. Даже более странно, чем бабка Апудо из Африки. У неё не было глаз, и она вечно что-то бормотала себе под нос.
Мы обедали, вяло переговариваясь. Иногда я бросал взгляды на Като. В компании она всегда была самой тихой, почти не говорила.
— Артём, как у тебя успехи с чипом? — с вызовом спросил Колин с другого конца стола.
— Не твоё дело, — неохотно ответил я.
— Да и дураку понятно, что хреново всё. Я вообще удивился, что он у тебя заговорил. Ты же слабак, — Колин осклабился и кинул быстрый взгляд на Като. Я уже давно понял, что этот прыщавый придурок запал на неё и бесится, ведь она предпочитает мою компанию.
— Не твоё дело, — повторил я.
— Да ты совсем охрене…
— Колин, — спокойным голосом одёрнул норвежца дедушка Омад. Он сидел рядом с Като и с удовольствием жевал сладкую морковку, иногда зачёрпывая суп. Он терпеть не мог капусту, поэтому тщательно выискивал её и перекладывал на отдельную тарелку.
Одного слова Омада хватило, чтобы Колин заткнулся. Омад — белобородый старик родом из Ирана с очень холодными глазами. Джулиан как-то проронила, что руки этого старика по локоть в крови. Его побаивались и старались ему не перечить.
— Спасибо, — я улыбнулся Омаду. Тот в ответ просто кивнул и продолжил вылавливать капусту из супа.
— Артём, ты свободен сегодня? — тихо спросила Като. — Поможешь? Я не могу разобраться со спряжением глаголов.
Уверен, что сейчас Колин заскрежетал зубами.
— Конечно, — я легко кивнул.
Я часто помогал Като с правилами и произношением русского языка. Правда, обычно это заканчивалось многочасовыми разговорами ни о чём. Като очень любила звёзды и могла много о них говорить.
После завтрака мы с ней пошли в учебную комнату и там закрылись. Нас уже перестали смущать камеры, мы давно к ним привыкли. Не знаю, была ли это случайность или воля Богов, но именно в этот переломный для моей жизни день я впервые поцеловал Като.
— Если вдруг мы сможем выбраться и у нас будет мальчик, — тихо говорила она, — как бы ты назвал его?
Мы сидели на полу, опёршись о стену, и говорили, говорили, говорили.
Я задумался. У Като тяжёлая судьба, и мы с ней в чём-то похожи. Она как-то обмолвилась, что согласилась стать подопытной ради младшего брата, который родился смертельно больным.
— Как будет Миша на японском? — задумчиво спросил я.