– А я сказала – ты поедешь…
– Нет!
Едва не пропустила момент, когда в меня полетела кружка. Чудом увернулась. Кружка врезалась в стекло книжной полки за моей головой, и оно брызнуло во все стороны, осыпая диван осколками. Мать вскочила. Морда пунцовая, глаза безумные.
– А я сказала – поедешь! Дрянь такая… Она с тобой возилась, жопу тебе вытирала, сопли лечила, а как ей помощь нужна, так вот значит как? Ах ты… – её взгляд забегал в поисках того, что бы ещё швырнуть и наткнулся на швабру у двери. – Ах ты сучка! Шалава!
Сорвалась с места, но и я не собиралась ждать избиения. Мы обе вцепились в несчастную палку и закружили по комнате. Падали стулья, какая-то посуда, с грохотом рухнул с подпорки диван…
– А-а-а… мать избиваешь, да? – истошно заорала она на всю общагу. – Я жизнь на тебя положила, здоровье угробила, молодость просрала из-за тебя, а ты избиваешь? А-а-а… люди добрые, посмотрите на неё, на блядину эту-у-у! На мать с палкой! Шалава! Не дочка ты мне больше! Отрекаюсь! А-а-а…. Люди, посмотрите только, вырастила я су-у-уку-у!.. Проваливай, к чёрту! На порог больше не пущу! А-а-а…
Чтобы выиграть время и не получить по спине шваброй, я толкнула мать на диван, схватила пуховик и выскочила в коридор. По нему тут же пробежала волна закрывающихся дверей. Вот твари! Ненавижу вас всех, всю эту клоаку ненавижу!
Как была в тапках, вылетела на улицу. Густо сыпал снег. Возле шестнадцатого дома пари́ло – видно, снова отопление прорвало… Оббежав общагу по покрытым слоем помоев и снега отмосткам, я бросилась к заброшке, и там, на промозглой лестничной клетке между первым и вторым этажами, столкнулась с наркоманами.
Они сидели у чахлого костерка и балдели, словно на дворе лето, а вокруг – не сраная ссань, а сказочный лес. И уж не знаю, к счастью или нет, но в их молчаливую компанию затесались два моих бывших одноклассника.
– Спокуха, свои! – испуганно отпрянула я от вскочившего на ноги молодчика, предупреждающе выставила перед собой руки. – Спокуха…
– Да это Людок… – невнятно протянул Витька Калмыков. – Отпадная чикса, пацаны! Своя… – и тут же блеванул себе под ноги. Вытер рукавом рот и, удовлетворённо прокряхтевшись, пихнул Игната Жилкина: – Это Людка… Помнишь её?
– Заткнись… – прошептал Игнат, не открывая глаз, – они уже летят…
–Тебе чего? – настороженно приглядываясь, спросил молодчик, тот, что подскочил, когда я вошла. В руке тускло поблёскивала гнутая ложка.
Я опустила взгляд: возле его ног – кирпич, на нём свечка, блюдце, два шприца, куски ваты.
– Копоть, с-сука, ломает! – прорычало тело, что притулилось спиной к перилам, и я с ужасом поняла, что это девчонка. – Ста-а-авь…