– Вилл, я отдаю должное твоей проницательности, благодаря чему ты невольно оказался сведущим в моих делах, в которых я был откровенен единственный раз, на исповеди.
– Да лучше бы ты не ходил тогда к отцу Туку! – в сердцах воскликнул Статли. – Ты весь светился после зимнего турнира, а сходил в церковь и погас, как костер, который разворошили и засыпали землей! Что он сумел вбить тебе в голову, что ты даже говоришь его словами?!
– Толику здравого смысла, – ответил Робин. – И сейчас я прошу тебя воздержаться от советов, а лучше вообще прекратить этот разговор.
– Так ведь и не о чем говорить, – с грустью откликнулся Статли. – Ты уже принял решение, раз согласился провести вечер, который закончится для тебя ночью в объятиях Мод. Ты и в прошлый раз, вернувшись от отца Тука, отправился к ней. Ты всерьез полагаешь, что сможешь остудить сердце, поступая так?
– Ты ведь тоже не отказался поехать с нами, – с иронией заметил Робин, – и вряд ли будешь спать один.
– Я понимаю, на что ты намекаешь, – Статли едва заметно покраснел. – Я всего лишь мужчина, не монах и не священник.
– Ну так и я ни тот и ни другой, – ответил Робин, всем своим видом давая Статли понять, что не видит смысла в продолжении разговора.
Статли умолк, долгим взглядом посмотрел на Робина и вдруг сказал:
– Знаешь, а ты прав. Я не поеду с вами!
– Воля твоя, – пожал в ответ плечами Робин, – могу лишь добавить, что уважаю тебя за это решение.
Не сказав больше ни слова, Статли ушел, оставив Робина одного. Медленно, так, словно каждое движение стоило ему неимоверного труда, Робин достал чистый лист пергамента, перо и чернильницу. Сев за стол, он расстелил пергамент и, обдумывая каждое слово, начал письмо. Первые строки дались легко, но вскоре дело разладилось, перо надолго зависло над пергаментом, а потом вообще легло на стол…
****
Смятение чувств не оставляло Марианну всю долгую бессонную ночь. Не в силах лежать без движения, она распахнула окно и забралась с ногами в широкое кресло. Начался дождь, и ветер пригоршнями бросал в окно крупные прохладные капли.
Что ждет их дальше? Когда они встретятся вновь? Марианна не сомневалась, что Робин захочет ее увидеть, и эта уверенность наполняла ее сердце ликованием. Он не сказал ни единого слова о любви, но разве нужны слова, если все его поступки говорили о том, что она дорога ему?
Она вспомнила, как он, прощаясь, назвал ее Светлой Девой, и в ее памяти ожили уроки матери и бабки. Если его слова были неслучайными, то они таили в себе судьбоносное значение, и он должен об этом знать. А если так, то ни ему, ни ей некуда отступать. Впрочем, для себя Марианна уже все решила, осталось лишь узнать о решении Робина, но она почти не сомневалась в том, каким оно будет…