Таня отошла от занавески, послышался шум, исходящий из дома, а через пару минут Татьяна, накинув на себя пальтишко, вышла с большим куском хлеба. Она уже хотела отнести его немцам, но Ягарья забрала его у нее.
– Я сама, – шепнула она, – иди в дом.
Фрицы ни на минуту не опускали автоматы, следя и за женщиной, и за молодой красивой девушкой. Ягарья Павловна медленно, не спеша подошла к ним и протянула хлеб. Когда расстояние между ними значительно сократилось, Павловна улыбнулась – она смотрела прямо в глаза одному из солдат.
– Essen Sie, essen Sie auf Gesundheit (Кушайте, кушайте на здоровье), – сказала она. Немец жадно впился зубами в кусок хлеба, не сводя глаз с глаз женщины. – Was bist du und mit Freunden zu teilen? Sie wollen auch essen (Что же вы, а с товарищами поделиться? Они, поди, тоже есть хотят).
И фриц дал кусок хлеба сперва одному солдату, потом другому. Те, не видя взгляда Ягарьи, скромно отломили по куску, но по очереди, чтобы хоть одно дуло, но было наведено на нее. Но не скрыться им от чар ее ведьминских глаз: приковала она их все-таки к своему взору.
Стоит трое немцев в предрассветной зимней ночи напротив женщины в ночной рубашке, да глаз от нее отвести не могут. А Ягарье это и надо.
– Warst du schon im Dorf? (Вы были в деревне?) – спросила она.
– Ja, – ответил жующий фриц.
– Gibt es Kinder? (Там есть дети?)
– Ja.
– Много? – спросила Павловна. Затрясла головой и переспросила на немецком: – Viel?
– Mit einem halben Dutzend (С полдюжины), – сказал немец.
– Geh jetzt ins Dorf und schau nicht zurück. Und wenn du kommst, geh ins Bett. Ist dir das klar? (А теперь идите в деревню и не оглядывайтесь. А как придете, спать ложитесь. Ясно вам?) – сказала Ягарья.
– Ja frau, – сказал немец, и все трое, как по команде, развернулись и зашагали в темноту, в сторону, где были Гобики.
Из дома выбежала Татьяна и Никитична, накинули на Павловну платок пуховой. Из других домов стали выглядывать любопытные и напуганные лица женщин.
– Все хорошо, – громко сказала Павловна, – ложитесь спать. А утром все обсудим.
Она вошла в дом.
– Ну как, хлебушек мой пришелся тем нелюдям по вкусу? – хитро так спросила баба Феня.
– Думаю, пришелся, – ответила Ягарья. – Ты, Филипповна, свела со свету уже больше фрицев, чем мы здесь все вместе взятые.
– Эх, мне бы ноги молодые… – забурчала Фекла. – Жаль, что Танюша нашу старость врачевать не может. Я бы пошла к немцам поварихой работать. Ох, я бы их и накормила… В страшных корчах бы помирали.
– Злая ты, баба Феня, – нежно улыбнулась ей Таня.
– Не злая, а справедливая, – ответила старушка. – Вот полез нелюдь тот Шурку нашу лапать, а она его заживо спалила за то, – баба Феня на Шуру показала старым покрученным пальцем, – а что бы ты со своей добротой сделала, упаси Господи? С людьми – по-людски, а с нечестью – только их же методой.