Проплывали мимо какого-то селения.
– Видал, как тут живут?! В грядках бабы с тяпками, задницами кверху, а мужики зады свои на лавках греют. Горилку хлещут и цигарками дымят.
– Знакомое тебе село? – Спросил Нисим.
– Кобылово-то? Глаза б мои его не видели! Уж сколько я тут мужиков перекосила, не сосчитать…
– Мужиков косила, а баб не трогала?
– Которые блюли себя, не трогала. Только мужиков.
– Это почему же?
– Потому как мужики здесь – блядуны сплошные. Перещупали всех баб в селе. За одним, Хомой, весь год охотилась, а застукать не могла. Хитрый оказался лис. Ночью к нему в хату проберусь (днем Аид работать запретил) – спит себе, котяра, хоть бы хны, с женой в обнимку. Тогда я в тайне от Аида днем в село прокралась. Застукала! За огородами в овраге. Гляжу, он, боров, девку месит, точно тесто дрожжевое. Ну, тут я его и прихватила. Да так, что он с девахи не успел сползти. Охнуть не успел.
Нисим, на что не робкого десятка, и тот поежился.
На пригорке обозначилось новое село. Старуха сообщила:
– Село Удавка. На двадцать три двора кобелей всего-то было пятеро. Троих я прибрала, двоих дюжих жеребцов оставила. Для приплоду. Без них какая жизнь для баб? Им размножаться надобно…
– А я гляжу, не такая ты и дура. Разбираешься в селекции.
– А вот скажи мне: Бог велел всем размножаться, а про любовь ни слова не сказал. Почему, как думаешь?– затеяла дискуссию старуха.
– Одно дело любить, другое дело размножаться, – рассудил Нисим. – Одной любовью приплода не получишь. В этом деле секс необходим.
– А ты, гляжу, тоже не дурак, – подвела черту старуха.
Поплыли дальше.
– А ну причаль! – приказала старуха.
– Зачем?
– Говорю, причаль. Здесь я распоряжаюсь.
Нисим причалил к берегу.
– Заночуем здесь, в Кащеевом лесу.
Нашли поляну для ночной стоянки.
Нисим расположился под кустом крапивы, Старуха – поодаль, под сухой корягой. Предупредила:
– Вздумаешь бежать, без башки оставлю. Коса моя, как бритва. Прошлым летом я этой косой комара яиц лишила. Теперь евнухом летает, – хихикнула старуха. – Ладно, спи, давай…
Но Нисиму не спалось. Он смотрел на звезды и о чем-то размышлял.
Позвал старуху.
– Не спишь? Вот ты скажи мне, старая карга, на кой тебе живых людей мертвецами делать? Давно ты этим промышляешь?
Старуха помолчала, а потом ответила. (Нисим был первым из ее клиентов, кто спросил об этом. И это ей польстило).
– Давно. Когда на графьев Потоцких – Вацлава и Войцеха – батрачила. А было мне тогда шестнадцать. Не девка, а наливное яблочко. Зигрфид, сын старшего Потоцкого, пялил на меня глаза, точно бык на тёлку, проходу не давал. Особенно в покосную пору. Любил смотреть, как ловко я косою управляюсь. Сначала налюбуется, а потом затащит в стог, завалит на спину и давай насильничать. А вволю надругавшись, штаны свои с лампасами натянет и улыбается, кобель: «Спасибо, ублажила, милая». И на бакенбардах кудряшки подбивает. Ну, не гад ползучий! Вот тогда-то мой терпёж и лопнул. Уж не помню, как решилась: замахнулась косой, и головы, как не было. Снесла, вместе с бакенбардами. Корчится, визжит, как резаный кабан.