Ивашов говорил насмешливо, но его глаза смотрели с сомнением, а на лбу пролегла озабоченная складка.
– Паш, – он наклонился к нему, – ну неужели правда – баба?
– Да чтоб я, – Паша огляделся кругом, пытаясь придумать, чем поклясться, но клясться своей матчастью, механизмами лодки, было страшновато, хоть он и не говорил ни слова неправды. – Чтоб я десять лет в отпуск не ходил! – наконец выпалил он.
Ивашов покачал головой.
– Может, галлюцинация? Коллективная. На почве длительного воздержания.
– Охуеть как смешно.
Молоденький лейтенант, командир турбинистов, вытянул шею:
– Павел Андреевич, а какая она, эта женщина?
Никто из матросов, смазывавших вал, не обернулся, не поднял головы, их руки мелькали всё так же проворно, но Паша чувствовал, что все навострили уши.
– Синяя, – он пожал плечами.
– Синяя?
– Вся в мурашках. А что, Тёма, – он кивнул лейтенанту, – окуни тебя в водичку с температурой плюс два – ещё и не так скукожишься.
Лейтенант серьёзно кивнул.
Ивашов потянулся к кремальере, чтобы открыть переборочный люк и выйти, но помедлил, повернулся к Паше:
– Ну всё тогда, нашему доблестному атомному крейсеру можно смело давать новое имя «Пиздец». Как дальше поплывём? Баба на корабле или глюки у половины экипажа – всё одно, веселье. Вернёмся в базу – нас даже не придётся наказывать, нас просто под белы ручки проводят в дурдом.
– Ты только квохтать не начинай раньше времени, – буркнул Паша.
– Квохтать? Я? Я только обрисовываю перспективы сложившейся ситуации, – Ивашов провёл рукой по лбу, сдвигая пилотку на затылок. – И, если честно…
– Внимание, – хрипло выдохнул «Каштан», – говорит командир корабля. Всем свободным от вахты офицерам, мичманам и матросам в шестнадцать ноль-ноль прибыть в кают-компанию для проведения организационной беседы.
Паша взглянул на Ивашова, выразительно поднял брови. Тот повернул руку, глянул на часы:
– Через десять минут.
Паша глубоко вздохнул.
Почему-то даже на разносы к командиру было идти не так жутко.
Сквозь басы в наушниках Саша расслышала, как стукнула дверь. Гриша наконец пришёл её осматривать.
Поворачиваться к нему не хотелось, не хотелось ничего говорить. Даже если он и не будет её расспрашивать, он, конечно, объявит её здоровой, а это будет значить, что надо выползать из каюты и появляться перед экипажем. Опять же – не побьют они её камнями, в конце концов, но пойти к ним – кажется, всё равно что опять ухнуть в ледяную воду.
Хотя нет. В воде хуже, и не надо самой себя накручивать.
Вздохнув, Саша сняла наушники, присела на кровати, оборачиваясь, и сглотнула: у койки стоял не Гриша, а командир.