Дядя Слава, если ты всё уже знаешь – не сердись. То есть, конечно, ты будешь сердиться, но не так, чтобы разругаться навсегда и сказать «ты мне больше никто». Правда?
И всё будет хорошо, и она, Саша, обязательно вернётся, и они обнимутся крепко-крепко, и будут до ночи сидеть и разговаривать о том, что она натворила. Да. Только для начала надо выбраться и подышать воздухом.
Ого, она и не заметила, как ноги донесли её до кают-компании, пока она раздумывала.
Пусто, голые столы, ещё пахнет щами с обеда. Ивашов, невысокий, поджарый, стоит на носочках у стены и тянется к горшку с лиловыми фиалками, щёлкает приборчиком.
– Лёша? – позвала она. Ивашов щёлкнул ещё пару раз, повернулся.
– Здорово, Сань, – сунул прибор в карман, протянул руку. Саша пожала её, чувствуя ладонью шершавость – не то мозоль, не то рубец от ожога. – Тебе чего?
– Да ничего, – она смущённо переступила с ноги на ногу. – Не знаю, куда себя деть.
– А я цветы на радиацию проверяю, – усмехнулся Ивашов. – Каждую автономку, блядь, одно и то же. Русским же языком вам всем сказано: при штатной работе реакторов фон в отсеках ниже, чем на Красной площади! На кой десять раз мерить заново?
– Командир требует? – сочувственно спросила Саша.
– Командир не идиот, – Ивашов мотнул головой. – Сосед твой по каюте, параноик ебучий.
– Илья? – удивилась она. – Он же связист. Радиация вроде не по его части?
– Вбил себе в голову, что цветы у нас от радиации дохнут. И оттого, что уровень кислорода падает, – Ивашов снял с плеча другой прибор, массивный, металлический, опустил его на стол. – Сейчас и кислород посмотрим, куда деваться.
Саша прошла вдоль стенки, запрокинула голову, разглядывая фиалки. У многих листья желтели на концах, сворачивались в трубочку. Несколько потемневших бутонов безжизненно свисали, так и не успев распуститься.
– А с берега не могли никаких вредителей занести? – осторожно поинтересовалась она. Ивашов хохотнул:
– Вот с этим вопросом Илья вечером побежит к доктору. Потащит его смотреть цветы. Так-то хуй с ним, с доктором, ему всё равно особо нечем заняться. Но Илья каждый раз бегает – сначала ко мне, потом к нему. Я ему десять раз объяснял: цветочкам хуёво оттого, что здесь нет естественного источника света. И кислорода не двадцать один процент, как снаружи, а девятнадцать – это наша норма, и ничего ты с ней не поделаешь, хоть голову продолби!
Ивашов надел ремешок аппарата, пожал плечами.
– Девятнадцать, всё как по книжке.
– Так ведь и для людей девятнадцать процентов – слишком мало, – Саша сложила руки под грудью, повернулась к нему. – Я даже не говорю про стресс для организма. Предполагается, что подводники должны быстро просчитывать ситуацию и принимать решения – а недостаток кислорода вредит мыслительной деятельности.