– Нормально всё, – она растягивает губы в улыбке. – Просто неохота.
– Тогда я возьму твою котлету?
Цепкая рука Карцева с вилкой уже тянется к вожделенному мясу. Саша устало кивает:
– Не лопни.
– Такой разве лопнет, – фыркает акустик. – Ему хоть за всю команду брюхо набивай – всё мало будет.
Через стол Караян что-то рассказывает, блестя глазами, энергично жестикулируя ладонью. Все смеются, у командира подрагивают уголки губ, замполит недовольно хмурится. Караян поворачивает голову, смотрит на неё, поднимает брови – словно бы с вопросом. Она пожимает плечами. Недоеденный кусок хлеба всё ещё у неё в пальцах, она машинально отправляет его в рот.
В ноздрях противно зудит. Апельсиновый сок в стакане, кажется, отдаёт ацетоном. И ещё чем-то противно-маслянистым, сладковатым… или дело не в соке?
Саша поднимает взгляд от стакана, нервно вертит головой. Странно: так всегда пахло – или только сегодня? Сок этот она уже три недели пьёт.
Нет, нет, это где-то рядом, это…
Саша задирает подбородок, разглядывая скрученные листья фиалок в горшке, блеклые бутоны. Командир за своим столом натужно кашляет, прижимая ладонь ко рту, снова наклоняется над тарелкой, и Саша чувствует, что у неё самой скребёт и в горле, и в носу, и даже, кажется, в ушах.
– Фиалки? – доктор Агеев смотрит на неё с интересом. – А что, вполне может быть. Они выделяют эфирные масла – не в большой концентрации, но всё же… Слушай, а ведь когда батя не ходил есть в кают-компанию, ему вроде как легчало. И привезли их нам аккурат перед автономкой, до этого всё какие-то белые лилии чахли.
– Аллергия, – Саша утвердительно наклоняет голову. – Наверняка.
– Ну, тогда, как только снимают режим тишины, я посылаю матросов – пусть побросают всё это ботаническое царство в мусор к ядрёной матери. Молодец, журналист. А то батю нашего обследоваться не затащишь – поди пойми, от какой дряни его так сгибает пополам.
– Рад помочь, – Саша серьёзно кивает. – Слушай , а может, не надо выкидывать? Поставим их куда-нибудь, где командир редко бывает. К тебе… или хоть к старпому в каюту.
– Старпом нам эти фиалки знаешь куда запихнёт? – Агеев усмехается. – И потом, кто не создан для железа, всё равно на нём засохнет. Тут не надо сентиментальничать. А то приходил ко мне сегодня один… тонко чувствующий лирик, бля. Вьюноша бледный со взором горящим.
– Ты про кого?
– Знаешь такого – матроса Ольховского? Приходил ко мне плакаться, что лодка – слишком грубое место для его нежной душевной организации и что он хочет наверх, на солнышко.
Саша беззвучно вздыхает.