– Его можно понять.
– Понять – можно, а делать с ним что? Почему я, например, не сучу ногами по кушетке и не скулю «хочу к мамочке»? Почему ты, журналист, понимаешь, что, раз тебя хер кто достанет из лодки на свежий воздух, надо улыбаться и не истерить, а он, матрос – не понимает?
Она молчит. Что тут сказать?
– Понабрали детей на флот, – Агеев тянется за блокнотом, листает.
– Как, ты говоришь, его фамилия?
– Ольховский. Здоров, главное, как лошадь, а в голове – полный бардак…
Саша встаёт, и поясницу вновь простреливает – она с трудом удерживается от гримасы.
– Ну так ты разберёшься с фиалками?
– Ага, и командиру доложу, как ты их ловко вычислил, – Агеев улыбается во весь рот. – Бывай, журналист.
Он протягивает Саше ладонь, она с удовольствием жмёт её – и всё-таки решается:
– Слушай, а пару таблеток но-шпы не дашь?
– Дам, конечно, – Агеев лезет в шкафчик, – а тебе зачем?
– Да живот прихватило. Ерунда.
– Это бывает, – смеётся Агеев, – ты же знаешь, какая у нас тут вода после двойной дистилляции? С непривычки кишки в трубочку свернутся. На, – натряс жёлтых кругляшек Саше в ладонь, – только смотри, если до завтра не пройдёт или сильнее заболит – сразу ко мне.
– Спасибо, – Саша выдыхает с облегчением, запивает таблетки водой и уходит.
Облегчения хватает до ближайшего переборочного люка: скручивает так, что она с трудом разгибается.
Привалившись плечом к стене, она дышит ровно, медленно, глубоко. Сейчас таблетки начнут действовать, и будет легче. Сейчас.
– Вершинин, ты что, помираешь?
Саша со злостью оборачивается. Сосед по каюте, Илья, глядит на неё с усмешкой, скалит зубы.
– Не дождёшься, – хмыкает она.
– А я-то уж думал получить каюту в единоличное пользование. Тогда, значит, ты решил с железом пообжиматься? Так стосковался по бабам?
– Отвали, а? – Саша смотрит на него в упор. Поясница всё ещё горит огнём, и теперь, кажется, горят ещё и нервы.
– Экий ты сегодня сердитый, – смеётся Холмогоров. – Ну точно – спермотоксикоз. А наш док говорит…
Осекшись, он шумно втянул носом воздух.
– Погоди… это чё, дымом, что ли, пахнет?
Саша вздрогнула, попыталась принюхаться.
– Да вроде нет, не пойму… ой, глянь!
Из выгородки выползала тонкая белая струйка.
Илья побежал по отсеку к «Каштану», но раньше, чем он схватил рукоятку, по ушам ударил протяжный, заунывный вопль ревуна.
– Боевая тревога! Пожар в пятом отсеке!
Застучало, загрохотало, забегали люди – бежали из отсека, бежали в отсек. Голые спины, босые ноги – Сашу оттеснило к стенке, она вжалась в неё, стиснула ладони в замок. За перегородкой трещало, шипело. Разматывали шланг, он полз змеёй.