А навколо ходять в танцi
Квiти — всi його пiдданцi.
Є оркестри духовi,
Равлик-павлик у травi.
Є у нього для настрашки
Славне воïнство — мурашки.
Три царiвни бузиновi
Мають кожна по обновi.
Невсипущi павуки
Тчуть серпанки i шовки.
На царевiй опанчi
Зорi свiтяться вночi.
Вiн сидить у бузинi,
Комментируя другие свои строки: «А в сні далекому, туманному, не похиляючи траву — / Дюймовочка в листочку капустяному, — / я у життя із вічності пливу», поэтесса объясняла, что магия этого ощущения — единства ребенка, новой души, появившейся на свет, со всем миром природы — особенно остро проявляется, если «ребенок вырастает там, где все растет, цветет, где все циклично меняется». (И дальше в своем диалоге мать и дочь, Костенко и Пахлевская, подметили, как из «надднепрянских садов» Лины вырастают философские сады Лины Васильевны. Греческий сад как место Аристотелевых диалогов, барочные итальянские сады и французские сады Ле Нотра из «Снігу у Флоренції», сборник «Сад нетанучих скульптур» (1987), в конце концов — вавилонские «сады Семирамиды» из «Записок самашедшего».)
Закольцовывая тему «магического реализма». Ржищев стал для Костенко ассоциироваться с Макондо, в первую очередь, благодаря бабушке, умевшей изящно овеществить сказку, сделав ее частью жизни. «Йшла Киця по водицю» да провалившаяся в колодец в соседском саду; «ходив Гарбуз по [бабушкиному] городу»; «Коза-дереза», поедающая, как оказалось, не только кленовые листочки, но и книжные; «Брехунчик», живущий, как объяснила бабушка, на затылке, и начинающий шевелиться, когда девочка говорит неправду, — для внучки Лины это все были реальные существа, а не отвлеченные образы. Поэтичная магия жизни.
Но были в украинском Макондо и свои страхи, ужасы, неведомые колумбийцам. 1933–1934 год, Голодомор. В Ржищеве было полегче — это все же не село, а городок, какие-то предприятия — значит больше шансов выжить. Но дальше — на дорогах к Киеву — лежали и умирали от голода люди, украинские крестьяне. Лина Костенко воспроизвела эту картину, описанную ее матерью, в «Марусе Чурай»: «Лежать під лісом люди на траві, / на грудях склавши руки воскові, / лицем до неба, тьмою оповитого, / напівукриті хто сачком, хто свитою, — / чи вже умерли, чи іще живі?»[27]
Мама, папа, бабушка и киевская Венеция
Лина родилась в учительской семье. Отец ее, Василий Григорьевич, несмотря на молодость, был директором школы № 55 в Киеве на Шулявке. Но его по разнарядке отправили директорствовать на Луганщину, в Каменный Брод (ныне — Каменнобродский район Луганска). Он преподавал там историю и математику (какие разные предметы!), жена его преподавала там же. Жили они в комнатке при школе.