Но не театром единым. Ходили на великих музыкантов: Ростроповича, Ойстраха, Рихтера, Черны-Стефаньскую (польская пианистка, много гастролировавшая по миру). Плюс, конечно же, музеи, галереи — Третьяковка, Пушкинский музей (туда после ликвидации в 1948 году Госмузея нового западного искусства была передана значительная часть его шедевров — Мане, Ренуар, Дега, Моне, Ван Гог, Гоген, Сезанн, Матисс, Пикассо).
И не только живопись. «У Лёни Жуховицкого (соученик по литинституту. — Прим. авт.) вечно были какие-то культурные проекты. То водил нас в мастерскую Конёнкова, то Эрзи. Это были очень разные скульпторы. Вспомнить хотя бы их автопортреты: величавый эпичный Конёнков и Эрзя, будто слепец, ощупывающий пространство перед собой»[48]. Да, накануне сталинским эмиссарам удалось достичь большого успеха за рубежом, уговорив переехать в СССР великих скульпторов: из США в 1945 году — Сергея Конёнкова; из Аргентины в 1951-м — Степана Эрзю (по рождению Нефёдов, но он взял фамилию Эрзя, чтобы подчеркнуть свою принадлежность к этому финно-угорскому субэтносу). Тогда были зафрахтованы специальные пароходы, которые перевезли домой все их скульптуры. В Москве мастерские с их работами были открыты для посещения.
Но идеализировать ту Москву не стоит. Детали бытия периодически напоминали, в каком городе какой страны ты находишься.
«Помню момент. Шла по улице Горького (сейчас — снова Тверская. — Прим. авт.). Улица широкая и в то время какая-то пустынная. И вдруг мчится черная правительственная машина — видимо, туда, к Кремлю. Она так страшно мчалась. Мимо Юрия Долгорукого. Если бы кто не отскочил, смела бы всех на своем пути. Я почувствовала холодный свист империи. Это было очень острое чувство. Не Москву не любишь, а систему»[49].
В Литературный институт имени Горького, где училась Костенко, приходили по-разному. Кто — по таланту, а кто-то и по партийной разнарядке. Люди были «з усіх усюд»: не только советских республик, но и стран «социалистического лагеря». Тогда, в начале — середине 50-х в Литинститут год за годом, волна за волной, поступило множество чрезвычайно и разнообразно талантливых людей. Поэты постарше — Паруйр Севак, Роберт Рождественский, Евгений Евтушенко, Визма Белшевица. Поэты помоложе — Геннадий Айги, Белла Ахмадулина, Юнна Мориц. А еще — Фазиль Искандер, переведшийся сюда из Библиотечного института; новеллист Юрий Казаков; три сокурсника Анатолия, ставших прекрасными прозаиками — Кузнецов, Гладилин, Приставкин.
В одном из интервью, данном «Литературной газете» полвека спустя, Костенко упомянула таких своих соучеников: «Рядом за партами сидели Роберт Рождественский, Фазиль Искандер, Юнна Мориц, армянский поэт Паруйр Севак, Наум Коржавин, прекрасные поэтессы из Прибалтики».