Чувствую, как пятно упирается мне в спину. Главное, не вздрогнуть, не пошевелиться. Сначала даже не больно, потом на спине рассыпается одежда, и луч касается кожи. Он чуть подрагивает, скользит, пытается нащупать голову. Ощущение такое, будто по спине неожиданно проводят раскаленным утюгом, и не сказать, что очень быстро. Луч уходит. Спина горит, будто кожу содрали. Диким усилием отстраняюсь от пытки, заставляю себя забыть о ней. Я даже не двигаюсь, не реагирую на боль. Еще труднее сохранить ясность рассудка. Вместе с болью появляется неуверенность. Мысли о собственной ничтожности, незначительности. Что-то внутри меня кричит: «Ты – грязь. Мерзкая отрыжка, гнойник на теле мира. Покорись. Исчезни». Я не позволяю себе осознать эти мысли. Некогда – один раз меня нащупали, и скоро луч вернется. Меня волнует только послушник с простреленным плечом.
Камень. Я вспоминаю, что только что видел камень, выкатившийся за пределы защитного барьера. Это важно. Карабин в моих руках направлен на монаха, который сейчас выжигает мое тело. Это неправильно. Я поворачиваю ствол. Выстрел. Палец дергается будто сам собой. Никому из монахов пуля не угрожает. Кусок свинца даже не попадает в барьер, окружающий чистых – чиркает по земле, выбивая парочку мелких камней. Острый кусок породы пролетает через круг света, не изменив траекторию. Получилось! Камень попадает в полуживого послушника, истекающего кровью из плеча. Прямо в рану.
Резкая боль заставляет охранника очнуться. Не до конца и ненадолго. Веки дрожат и приподнимаются ровно настолько, чтобы увидеть всего в двух шагах от себя чьи-то ботинки. А дальше работают только рефлексы. Чистый потерял сознание во время боя, и даже не заметил этого. Боль пронзила руку, на секунду потемнело в глазах, а в следующее мгновение, впереди, совсем недалеко, появляются чьи-то ноги. Усилие, которое требуется на то, чтобы довернуть винтовку, совсем небольшое. Для того, чтобы сжать палец на спусковом крючке – еще меньше. Тяжелая пуля .44 калибра с расстояния пяти шагов разносит пятку монаха в кровавые клочья. Защитное сияние не может этому помешать, ведь стрелявший находится внутри.
Нога у монаха подламывается мгновенно. Еще не понимая, что произошло, он разворачивается в падении, так и не опустив руку. Божественный свет цепляет ногу его «боевого» напарника, а потом касается лиц двух из трех защитников, после чего гаснет. Вряд ли он успел нанести серьезный ущерб хоть кому-то из единоверцев, но защитники отшатываются, вскидывая ладони к лицам. Сияние гаснет. А еще через три секунды все пятеро падают с простреленными головами. Рубио не подвел. Я снова шепчу как мантру: «Тебе, Кера». Пусть это не мои пули разнесли черепа монахам, но ведь моих усилий для того, чтобы они умерли, приложено не меньше.