– Как это, какое? – взвизгнула мачеха. – А на что, по-твоему, мы будем содержать хозяйство, а корм покупать, а муку… На твоего отца надежды мало. Он старый и больной.
– Что же ты за него замуж выходила? Где были твои глаза!
– Половину своих денег ты должен отдать мне!
– Это почему же?
– А ты собираешься жить и есть просто так, бесплатно?
– А ты собираешься, наше хозяйство прибрать к рукам бесплатно? – передразнил ее Семен. – Деньги я заберу. Все, до копейки!
– Ты ничего не получишь, каторжник проклятый.
Дальше разговаривать было бесполезно. Семен сорвал висящую на стене нагайку и замахнулся на мачеху. Боже, он никогда не поднимал руку на женщину, но здесь перед ним как будто был враг.
– Михайло! – закричала она. – Куда ты смотришь?!
– Сема! – просительно отозвался отец.
– Деньги! – сказал он. – Я жду.
Отец, не оглядываясь, пошел в бывшую их с мамой спальню, и вынес узелок.
– Вот.
Но он, хоть и быстро, пересчитал деньги. В узелке не хватало пяти золотых монет. Наверное, те, что взяла для своих дел Люба.
Семен спрятал их за пазуху и больше ничего не сказал. Только у порога остановился, поклонился.
– Благодарю за любовь, за ласку… Отец, я возьму Али.
– Этого мохнатого уродца? – фыркнула Матрена. – Бери, я все равно собиралась отвезти его на бойню.
Семен вошел в конюшню. Али стоял в крайнем стойле, и ясли перед ним были пусты, за исключением небольшой охапки соломы.
– Али!
И тут Семен почувствовал, как напряжение, копившееся в нем долгие дни и месяцы… да, что там, годы, вырвалось наружу, и по щекам его потекли слезы.
Конь сразу признавший хозяина, оживился, задвигая худыми ребрами, дохнул ему в лицо и слизнул горячую влагу.
– Пойдем, малыш, – сказал ему Семен, – никто не понимает, какой ты ценный конь. Ничего, мы еще им покажем!
Кому, им?
Семен вскочил на Щирого, ухоженного, здорового и повел Али в поводу.
– Не переживай, «черкес», мы с тобой едем в новую жизнь!
Вот как закончилась его встреча с отцом… Больше в родительский дом он не заходил. Понимал, что не имеет права осуждать родителя, но что-то внутри него отчаянно протестовало: как же так, урядник в отставке. Казак, которого порой и офицеры слушались, попал под руку женщины!..
– Царь-батюшка тебя простил, – между тем со вздохом проговорил Павлюченко, – и то хорошо. Лошадей царских обратно не забрали, так что, выходит, не зря ты на каторге маялся… Семен, ты на меня не сердишься? Это ведь я тебя э… упек! Ну, а что бы ты на моем месте сделал? Если приходит ко мне казак и докладывает: так, мол, и так, среди трофейных лошадей – четверо с клеймами царских конюшен. Разве это скроешь? В момент бы наверху узнали и меня бы как сообщника…