Зима 1874 года на Кубани выдалась холоднее предыдущих, так что в начале декабря уже не было ни распутицы, ни затяжных по-осеннему дождей. Снег на дорогах благодаря легкому морозцу не таял, а лежал ровным трехвершковым слоем, и лед на реке был уже достаточно крепким, чтобы переправляться по нему на санях и… опасаться незваных гостей из Закубанья.
Кубанская станица… назовем ее Млынская, в просторечье, Млынка, как и большинство других казачьих станиц, расположилась вдоль реки.
К этому времени на Кубани чисто казачьих станиц почти не осталось. После отмены крепостного права прошло уже тринадцать лет, но голодный и бедный народ средней полосы все равно стремился на Кубань, надеясь найти здесь лучшую долю. И, надо сказать, некоторые находили.
В Млынке иногородние селились по другую сторону от шляха, проходившего через станицу, и их поселение называлось казаками «городок».
Поначалу станичники встречали чужаков, чуть ли не в штыки. Но потом их стало так много, что казаки махнули рукой – лишь бы их земли не трогали – и даже стали находить некоторую полезность в поселении рядом иногородних.
Станичный атаман Иван Федорович Павлюченко, уже пять лет как вышедший в отставку казачий офицер, тщетно пытался примирить своих казаков с иногородними. Но при этом, видимо, был недостаточно убедителен, потому что сам, в глубине души, возмущался «притеснениями» казачества, которого матушка-царица Екатерина Великая никогда бы не допустила.
Но это уже были крамольные мысли, каковых атаману иметь не полагалось, потому скрепя сердце Иван Федорович старался относиться к новым станичникам по-честному. Разрешал их споры, учил кубанским, сиречь, казацким законам. А как же иначе, где живешь, тот закон и соблюдай.
Сегодня он отправил посыльных объявить по дворам сходку на площади перед правлением – требовалось решить дело, важное для всех станичников. Сход! Для станичников это было событие. Вынимались из сундуков лучшие, праздничные наряды. Из святого угла доставалась шкатулка с воинскими наградами.
Со всех краев станицы к ее центру тянулись нарядно одетые люди.
Казаки, как обычно, подходили поближе к атаману, а иногородние – вставали поодаль. И правильно, казаки-то у себя дома, не то, что некоторые…
– Други мои! – начал говорить Павлюченко, и осекся, какие ему иногородние други, но потом махнул рукой и продолжал говорить для всех. – В степи расплодились волки. Год был урожайный, мяса для них хватало, а теперь по зиме они стали все ближе подбираться к нашим дворам. Три дня назад перерезали овец в кошаре у шорника Терентьева, а вчера – до чего дошло! – зарезали корову у вдовы Виктора Квитко… Объявляю, без долгих уговоров, казакам и иногородним, у кого есть ружья, завтра в пять утра сбор охотников.
