– Русалку? – гоготнул отец Василия. – Бывало, казаки брехали, что они на Ивана Купала из реки выходят, но чтобы видеть… Обычно говорят, вон тот говорит, что его друг говорит, что ему рассказывали, но чтобы самому…
– Было так. Ранило меня в стычке с турками.
Он посмотрел в округлившиеся от сострадания глаза Любы и подмигнул ей.
– Не сильно ранило. Шашка на замахе рукав зацепила, рубанула не до кости. Лекарь рану перевязал, какой-то мазью намазал: не то с подорожником, не то еще с какой травой, он их со смальцем растирал. Завернулся я в бурку, да и прилег возле костра. Тепло, рука почти не болит. Разморило меня. Казак, помню, у огня сидел – остальные, кроме дозорных спать пошли, а он на огонь поглядывал, да потихоньку самогон потягивал… Помню, я уже второй сон видел, как услышал голос дозорного: «Васька, слухай, дивка якась за собой кличе, може пийдешь? Я вже сильно много выпил». Верите, я сначала подумал, его голос мне снится: какие там девки в голой степи? До ближайшей станицы, почитай двадцать верст… Пригляделся, а на ней такое платьишко белое, но сквозь него все видно…
– Ай, стыд какой! – ахнула свекровь.
– Ты не помнишь, и правда на Ивана Купала было? – спросила одна из невесток.
– Не помню, – отмахнулся Василий. – Дозорный смотрел-смотрел на нее, да и говорит: «Схожу-ка я за нею…» Тут я окончательно проснулся: «Я тебе пойду!» А он будто с ума сошел, рвется из рук. Чувствую, мне его не удержать…
– И что? – вздохнули за столом.
– Пришлось кулаком успокоить. На девку глянул, а она как будто растаяла. На другой день посмотрели – ни следа. Даже трава нигде не примята.
Люба и сама слушала, затаив дыхание. Надо же, какие случаи с ее мужем случались! Тогда, наверное, она впервые о Василии подумала: мой муж.
Верховой, не сходя с коня, застучал в ворота деревянной рукояткой кнута:
– Люди, сход собирается, сход! Атаман приказывает всем к правлению ехать.
Михаил Андреевич и Семен вывели из конюшни для себя лошадей. Старший Гречко взял Смелого, а младший своего Щирого. Такой сбор нельзя пропустить.
На ступеньках правления стоял атаман Павлюченко, и с ним какой-то незнакомый казачий майор.
Станичная площадь гудела голосами – здесь собралась уже приличная толпа, но люди все прибывали и прибывали. Как-никак, население в станице составляло по записям двенадцать тысяч человек. Пусть с женщинами, детьми и стариками, но и казаков на льготе тоже хватало.
Теперь, отслужив положенные четыре года, молодые казаки могли оставаться в своих станицах до того момента, как их не призовут снова защищать рубежи отечества.