Еще какое-то время на площади стоял гвалт, а потом атаман поднял руку, и шум смолк.
– Други! – прокричал Иван Федорович, на этот раз не споткнувшись. – Собрали мы вас, чтобы послушать, что скажет нам майор Хворостницкий.
Майор – мужчина лет пятидесяти, одет был в форменный мундир, и не в папахе, а, несмотря на холод, в фуражке с красным околышем. Он стоял на крыльце, широко расставив кривые ноги, и зорко всматривался в людское собрание.
По всему было видно, что бывалый воин. И все обмундирование на нем выглядело не то, чтобы старым, а притертым, что ли, обношенным так, чтобы нигде никакой шов не жал, не давил, не натирал, когда он скачет верхом.
– Казаки! – зычным голосом сказал майор, вроде, не кричал, но от звука его голоса на площади в момент установилась тишина. – Наши братья-славяне, сербы и болгары стонут под игом проклятых басурман! Неужели мы с вами допустим, чтобы они пропадали в неволе?.. Если бы вы знали, что они делают с христианами! Мужчин кастрируют, как рабочих лошадей. Женщин насилуют на глазах у мужей и детей, стариков убивают без жалости, а малых деток продают на базаре, словно какой-нибудь скот!.. Не дадим пропасть людям нашим единоверцам! Кто из вас в силах держать в руках шашку вострую, кто не забыл, с какого бока садятся на коня, кто умеет стрелять и биться до последнего, записывайтесь в добровольцы!»
Толпа шелохнулась, и из нее стали выбираться казаки.
– Куда-а? – раздался среди шороха и шевеления возмущенный женский голос. – Какие-такие славяне, а кто детей твоих будет поднимать, ирод, ежели турок тебя убьет?
– Бабы! – закричала другая. – Мало ли наши мужья сражались на всех этих проклятых войнах? Что же нам теперь до старости самим и в поле работать, и в доме хозяйство вести!
Бывалые казаки, рванувшиеся было записываться в волонтеры, в смущении остановились. И правда, подумал каждый, а кто уберет озимые, а кто детей поднимет? Иногородние вон не воюют, а мы что же, должны за всех?
Тем не менее, записалось двадцать семь человек. Крепкие, еще не старые, те, которые не мыслили себе жизни без военной службы. Те, в ком еще горел азарт предчувствия схватки.
Но еще долго бурлила площадь женскими голосами.
– Привыкли, чуть что, и в поход, только чтоб не работать!
А казаки возмущались, что у женщин только одно на уме, будто война – это никакой не труд: шашкой маши да из ружья постреливай!
После схода майор Хворостницкий – он остановился в доме атамана – сидел с товарищем за столом, обсуждая прошедший сход.
– Не тот стал казак, не тот, – вздыхал майор. – Я признаюсь тебе честно, Иван Федорович, не того я ожидал. Надеялся, что отправится со мной на Балканы целое войско, ан нет, у вас – только двадцать семь человек. А был я допрежь в Азовской – и того меньше, всего пятнадцать… Вспомни, с чего казаки начинали? С того, что освобождали угнетенных славян по всей земле!