Я опустил глаза. Образы того, что я собирался сделать с ней, пронеслись в моей
голове. Словно почувствовав, что происходит, Зоя сжала мою руку.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — тихо сказала она. Я сосредоточился на ожогах от
веревки на ее теле. — Посмотри на меня! — скомандовала Зоя.
Мои ноздри раздулись, когда я услышал команду, сорвавшуюся с ее губ. Лицо Зои
смягчилось, и она добавила:
— Пожалуйста.
Заставив свое тело не реагировать на строгий женский голос, я лег поудобнее и
встретился глазами с Зоей, как она и просила, а не приказывала.
Ее пальцы начали поглаживать мои.
— Когда ты впервые прикоснулся ко мне, то напугал меня.
Я оставался неподвижным, просто слушая. Лицо Зои побледнело, но она
продолжила:
— Те пытки, которым ты меня подвергал, когда притащил меня в эту камеру, — она
покачала головой. — Я никогда и представить себе такого не могла, даже в самых
страшных кошмарах. Электрический шокер, жара и холод, а потом то, как ты использовал
мое тело и его центры наслаждения против меня же. Это было варварство, жестокость в
самом худшем проявлении.
Моя челюсть сжалась от боли, прозвучавшей в ее голосе, но я не отреагировал. Я
совершил эти действия. Я делал лишь то, что мне приказывала Госпожа.
Зоя улыбнулась, но это не была счастливая улыбка.
— Сначала я подумала, что ты бессердечный монстр. Но потом я поняла, что
ошейник на твоей шее делает это с твоим телом. Я поняла, когда он подчинил тебя. Твои
голубые глаза стали черными, полностью расширенными. Это не длилось долго, но, когда
твои глаза вновь становились голубыми, ты все еще причинял мне боль. Но что-то стало
проскальзывать. Иногда я замечала мимолетные моменты сострадания, пробивающиеся
сквозь тебя. — Зоя склонила голову набок. — И даже несмотря на то, что ты держал меня
в плену, даже несмотря на то, что ты причинял мне боль, довел меня до мучительного
уровня наслаждения, я поняла, что ты делал все это только потому, что должен был, а не
потому, что хотел.
Я сжал губы, и это чувство снова взорвалось во мне. Я уставился на эту женщину и
спросил себя, как она могла говорить со мной таким мягким тоном. Как она могла
заботиться обо мне после всего, что я с ней сделал?
— Как я уже говорила, Валентин, мы не такие уж разные. И хочешь — верь, хочешь
— нет, — она наклонила голову вперед, — но ты и твоя камера пыток — не самое
ужасное, что случилось в моей жизни. Видишь ли, я думаю, что в этом отношении мы
похожи.