Глядя на меня сверху вниз, он прорычал:
— Ты лжешь, грузинская suka (прим. пер. — сука)! Скажи мне свое гребаное имя!
Зрачки его глаз были так велики, что казались двумя пылающими углями.
Дрожащими губами и ответила:
— Это мое имя.
Его шея напряглась, и он прошипел:
— Ложь. Грузины лгут. Грузины только и делают, что лгут!
Оттолкнувшись от меня, он подошел к рычагу на стене и потянул его вниз. Звук
металла о металл эхом отдавался от потолка. Когда я подняла голову, на меня опустился
большой крюк, удерживаемый толстой цепью.
Внезапно он оказался на моей стороне, держа в руках ярды толстой веревки. Я
сглотнула, увидев веревку, мой желудок скрутило от дурного предчувствия. Когда он
приблизился, ослабляя веревку в руке, он пробормотал:
— Я причиню боль грузинской шлюхе. Ничего, кроме боли тем, кто держит ее вдали
от меня.
В этот момент я поняла, что этот мужчина видит не меня. Что бы не впрыскивали в
его вены посредством ошейника, это заставляло его быть где-то в другом месте в его
голове.
Он представлял перед собой на полу кого-то другого.
Кого-то, кому он хотел бы причинить боль.
И сейчас я должна была принять пытку, предназначенную другому человеку.
Глава 7
194
Я очнулся в дальней комнате камеры.
Ослепляющая боль пронзила мою голову, а мои мышцы ныли. Как и всегда, сначала
я почувствовал жжение в своей шее, затем попытался открыть глаза. Тусклое свечение на
потолке ослепляло меня, словно пламя. Подняв руки, я провел ими по векам, где
почувствовал шершавую и разбитую кожу. Заставив себя сесть, я прищурился и
сосредоточился на своих ладонях. На коже виднелись красные ожоги от веревок, пальцы
были рассечены и покрыты засохшей кровью.
Во рту пересохло. Я пополз вперед и взял бутылку воды со стола. Я осушил ее
одним глотком. Экран на столе был черным. Когда я пытался сосредоточиться на
изображении, то понял, что свет в камере выключен. Все погружено в темноту.
Облокотившись на стол, я прижал ладони к глазам и попытался вспомнить, что
делал прошлой ночью. Мой разум был словно в тумане. Ярость охватила меня, когда я
осознал, что гранулы в моем ошейнике теперь были сильнее, чем раньше. Госпожа, должно быть, узнала о моей невосприимчивости к наркотику. И она позаботилась, чтобы
эти новые гранулы подействовали на меня должным образом, черт возьми. Они
позаботились о том, что я ее убью.
Она хотела, чтобы я причинил боль Заалу Костава самым худшим способом. Она