говорю тебе правду. Вот почему я сказала тебе свое настоящее имя.
Женщина обернулась вокруг моего сердца, как теплое одеяло. Оно билось с
надеждой, с сюрреалистическим чувством, что она знает, каково это — быть мной. Она
знала потерю и горе.
У нее тоже была израненная душа.
Моя рука поднялась, и я еще сильнее прижался к ее телу. Я застонал, когда моя
обнаженная плоть встретилась с ее. Я провел тыльной стороной ладони по ее щеке и
пробормотал:
— Зоя.
Щеки Зои вспыхнули, и она улыбнулась. Прижав свою ладонь к моей руке, она
спросила:
— Могу я узнать твое имя? Ты... ты знаешь свое имя?
Я нахмурился. Меня не спрашивали, как меня зовут, с тех пор как мне исполнилось
двенадцать. Но я помнил об этом. Я помнил все. Мой разум никогда не забывал, даже под
действием наркотика. На протяжении долгих лет я видел, как многие мужчины входили и
выходили из тюрем Госпожи. Но там, где они пали жертвами наркобарона, который
вливал в нас наркоту, я боролся с этим каждой унцией своего существа. Я притворялся.
Играл свою роль и сохранял память. Мое имя было запечатано в моем сердце.
— Валентин, — признался я тихим, скрипучим голосом. — Меня зовут Валентин. —
Я ворочал языком во рту, имя было таким незнакомым на моих губах.
— Валентин, — прошептала Зоя.
Ее голос был бальзамом для моей внутренней ярости, и хотел я этого или нет, но я не
мог себя больше контролировать.
На две секунды я прижался губами к ее губам.
Это был мой самый первый поцелуй.
Глава 11
Зоя
Это сработало. У меня получилось достучаться до него. Все, чего я добивалась, соответствовало моей стратегии. Или могло бы соответствовать ровно до тех пор, пока я
не узнала, насколько сломленным он был, что приводило мои планы к краху.
Я позволяла ему дотрагиваться до меня. Подчинялась каждой его прихоти.
Закованная в кандалы, я решила позволить ему делать со мной все, что он хотел. Ослабляя
тем самым его решимость.
Но я не ожидала, что и моя решимость тоже ослабнет.
Я стала зависимой от его прикосновений, стонала и отдавалась наслаждению, которое он выжимал из моей плоти.
Когда он вернулся из дальней комнаты, что-то в нем изменилось. Он выглядел
побежденным. Его бугрящиеся мышцами плечи были низко опущены.
Вернувшись, он освободил меня из кандалов, уложил на настоящую кровать, выдвинутую из стены, затем обнял меня, в его глазах я распознала новую эмоцию —
сострадание.
Моя голова болела, пока я задавалась вопросом, не было ли это еще одной