Голова у Катерины тихо закружилась… Какие причудливые узоры может выписывать судьба! Не будь войны, так бы и осталась Катя простой селянкой: растила детей, вела хозяйство, принимала любовь мужа. Смог бы он разбудить в ней страстную женщину, заставить заглянуть в глубину своего естества? Скорей всего, она никогда бы не узнала о себе всей правды. Как сказал Дмитрий? Боится ли она стать волчицей? Катерина этого пока не знала, но странное любопытство толкало её заглянуть за грань, прежде недоступную, что там?
– Отвернись, – сказала она, намереваясь встать.
– Ну уж нет, – отказался он. – Разве ты всё забыла? А вот зеркало помнит.
Катерина покраснела. Он накинул на неё огромное, как простыня, полотенце и шутливо хлопнул пониже спины.
– Там, за занавеской, найдёшь все, что нужно, а потом я помогу тебе одеться.
Слушая, как она плещется, знаменитый контрабандист, атаман, гроза Азова, ждал, глупо улыбался и подшучивал над собой: "Да что же эта баба с тобой сделала? Ты что улыбаешься, будто юродивый? И опять хочешь её, будто от одного её взгляда всё в тебе встает на дыбы. Так и не отрывался бы от неё!.. Осталось последнее – отправить с глаз долой этого её жениха. Навсегда."
Откуда у Чёрного Паши оказалась женская одежда? Он усмехнулся, вспоминая. Однажды его турецкий сотоварищ Исмаил-бей получил хорошие деньги за привезенный с Азова товар. В порыве благодарности он решил преподнести другу-контрабандисту бакшиш – свою юную наложницу. Чёрный Паша никогда прежде не обременял себя женщинами, – все его связи были мимолетными, ни к чему не обязывающими, – но, чтобы отказаться от бакшиша, соврал, будто у него уже есть жена и, как христианину, ему больше иметь не положено. Тогда Исмаил-бей подарил ему это платье. Из самой Англии. Для жены…
А белье – чего греха таить! – он держал у себя на всякий случай. Любил смотреть, как женщины надевают его на себя. Конечно, Кате он дал ненадеванное – спаси Христос! – но женщина инстинктивно угадала, для чего оно было предназначено.
Черный Паша действительно помог одеться Катерине, не обращая внимания на её слабые протесты, сам получая от этого удовольствие. Он в который раз подивился совершенству её тела, – да и она таки к нему привыкала, уже не дичилась и не вздрагивала, – а когда застегнул последний крючок, отступил в сторону, чтобы полюбоваться зрелищем.
– Погоди, по-моему, здесь чего-то не хватает!
Он полез за висящую в углу икону (материнская привычка прятать туда особо ценное) и вытащил что-то, завернутое в голубой бархатный лоскут. При виде ослепительных бриллиантов Катерина даже отшатнулась. Эта, вторая в её жизни, драгоценность стоила столько, что у неё не хватило воображения, чтобы подлинную стоимость представить. Взять её и отдать взамен душу? Но атаман уже сам застегивал колье на её шее.