–Укрой их чем-нибудь. Простудятся – возись потом!
Бабник принес огромного размера бушлат, в который обе девушки легко завернулись.
Капитан сменил на руле матроса и теперь стоял, расставив ноги в стороны, и глядел прямо перед собой. Его фигура для сухопутного человека представляла интерес своей экзотичностью. Он был худой, жилистый, синеглазый, без мочки левого уха, с распахнутой, несмотря на холодный ветер, грудью. Он выглядел бы просто красавцем, если бы не суровое и даже жестокое выражение лица да брезгливые гримасы при взгляде на девушек.
– Сдается мне, одна из нас его сильно обидела, – прошептала Марго.
– У него сердечная болезнь, – задумчиво сказала Ольга. – От неразделенной, как он думает, любви.
Марго с интересом посмотрела на неё:
– Загадочная ты девушка, княжна. То ли ведьма, то ли просто ведунья. Откуда ты взялась?
– Из Одессы.
– Жила там? Одна, с родителями?
– Мы с дядей Николя уезжали оттуда в Швейцарию.
– Не ближний свет; что ж не уехали?
– Он-то уехал. Я осталась.
– Одна? Здесь? А зачем?
– Роковое стечение обстоятельств.
– Что вы собирались делать в Швейцарии?
– В больнице с дядей Николя работать, он у меня изумительный врач…
А капитан тем временем подозвал к себе Бабника, и тот после разговора подошёл к Герасиму.
– Флинт говорит, если ты дашь честное слово, что не попытаешься бежать… и не станешь драться, – добавил он скорее от себя, – я тебя развяжу.
– Даю! – кивнул Герасим.
Бабник с опаской стал его развязывать.
"Флинт, – повторила про себя Ольга. – Небось, сам придумал. Тоже мне, романтик южных морей! Занимается грязным делом, возит людей в рабство и любуется собой при этом!"
Ей надоело сидеть. Она поднялась, прислонилась к борту и стала смотреть на свинцово-серое море, которое не разноцветили даже лучи поднявшегося в небо солнца. Вдруг девушке показалось, что среди этой серости сверкнули голубые искорки, еще, еще…
– Море голубеет, – ни к кому не обращаясь, пробормотала Ольга.
– Керченский пролив прошли; это – Чёрное море, – тоже как бы самому себе сказал Флинт.
Ольга посмотрела на капитана: поза его не изменилась, он так же смотрел вдаль, как если бы говорил вовсе не он.
А голос у Флинта оказался по-юношески звонким и как-то не вязался с его подчеркнутой суровостью и оторванной мочкой уха.
Марго свернулась калачиком и спала под бушлатом на скамье. Герасим устроился на корме, свесив ноги за борт. Бабник вязал сеть, а двое других матросов укладывали в трюм мешки с каким-то грузом. Каждый занимался своим делом, не обращая внимания на других.
– Напрасно вы разозлились на свою девушку, – вдруг выпалила Ольга неожиданно для самой себя. – Да, она не приехала, но не потому, что разлюбила. С нею случилось несчастье.