И Марианна твердо сказала:
– Ты не можешь все предвидеть. Не казни себя! Ты ни на шаг не сошел сегодня с Пути.
Она с усилием заставила его повернуться лицом к ней и стала целовать его глаза, лоб, скулы, губы, пока Робин не пришел в себя от прикосновения ее горячих губ. Тогда он крепко обнял ее и с силой прижал к себе, уткнулся лицом в ее волосы, вдыхая исходивший от них запах имбирных стеблей.
– О чем ты сейчас жалеешь и чем терзаешься? – шептала Марианна, ласково гладя Робина по плечам. – Ты беспощаднее к себе, чем все твои недруги! Они себя не связывают ничем в войне с тобой. Если бы ты мог уподобиться им, то ни шерифа, ни Гая давно уже не было бы в живых. А ты воюешь с ними, соблюдая все правила рыцарской чести, не запятнав себя ни единым поступком, в котором мог бы себя укорить. К тебе идут за помощью те, кому больше не на кого надеяться, кроме тебя. Ты стоишь на страже справедливости и прилагаешь все силы, чтобы восстановить ее, если она оказалась попранной. В этом и есть твой долг, мой Воин, и ты его неустанно исполняешь. У тебя нет оснований винить себя в пролитой крови и смерти епископа. Он хотел убить тебя, но умер сам, как сам и выбрал свою судьбу. Кроме Хранительницы, только тот, кто обладает божественной силой, может все предусмотреть и предвидеть, да и то это только предположения, а не знания. Как бы то ни было, у тебя такой силы нет, и я рада этому, Рандвульф! Ты ведь знаешь, что наделение божественной силой – высочайшее признание заслуг Воина, но за него слишком дорого придется платить!
Робин долго молчал, потом потерся щекой о волосы Марианны и прошептал:
– Моя Светлая дева Моруэнн! Ты – истинная властительница Шервуда и госпожа моего сердца! Я благодарен тебе за твои слова и твою поддержку.
Он сжал ладонями ее плечи, отстранил от себя и посмотрел в ее глаза, улыбнулся и сказал уже обычным голосом:
– Прости меня, милая! Это была минутная слабость. Иногда ей удается вот так, внезапно, как из засады, подступить ко мне.
– Как же ты с ней справлялся до сих пор? – улыбнулась в ответ Марианна.
Губы Робина сложились в невеселую усмешку, он искоса бросил на Марианну быстрый взгляд и отрицательно покачал головой:
– Пожалуй, я воздержусь от откровенности. Думаю, тебе не понравилось бы то, что ты могла услышать.
Она догадалась и без его слов. Звал с собой Вилла или уезжал один туда, где мог найти забвение на ночь за кубком вина и в объятиях какой-нибудь из своих любовниц. Если он опасался, что его ответ вызовет у нее ревность или просто неудовольствие, то его опасения были напрасными. Ее сердце сдавила боль, когда она представила себе всю силу опустошения и глубину одиночества, которые волной накрывали его в такие минуты.