Теоретически театр обоих типов предназначался для одной и той же публики. “Культура”, как его называли в лагере, был пропагандистский театр, призывавший заключенных надрываться из последних сил во имя светлого будущего. Почему в Советском Союзе почти все умели читать? Чтобы сподручнее было скармливать им пропаганду. Среди исполнителей попадались прекрасные артисты из Большого театра, из Кировского, осужденные кто на десять лет, кто на пятнадцать, они радовались случаю выйти на сцену даже в таких условиях, даже для того чтобы играть перед нашими мучителями, лишь бы не долбить мерзлую землю. То же самое и с певцами – в лагере их было много, не зря я услышал пение еще на барже, которая несла меня по Енисею в лагерь. Для этого театра мне иногда предлагали намалевать декорации, если удавалось раздобыть материал и краски. После отъезда Павлова я стал работать декоратором и в театре для “вольняшек”.
Иногда актеры-заключенные сочиняли юмористические сценки, в которых высмеивали вольнонаемную публику, – это происходило уже после Второй мировой войны. Советская экономика была по-прежнему в разрухе. И вот наш зэк-драматург придумал такую сценку, в которой герой, вольнонаемный инженер, такой же, как наши зрители, лупит свою курицу за то, что она вместо яиц несет только яичный порошок. Избиение происходило за кулисами, потому что, разумеется, курицы самой не было, а был один из наших актеров, квохтавший за сценой. Инженер в ярости выскакивал из-за кулис и жаловался, что курица продолжает нестись порошком, хотя война кончилась три года назад и по официальным данным экономика уже восстановлена. А иногда актеры играли сцену из какой-нибудь классической пьесы – ставить всю ее целиком у нас не было возможностей».
Все эти вольнонаемные, инженеры и служащие, благоденствовали в новых домах города Норильска, которые за несколько лет ожесточенного труда возвели на промерзлой сибирской земле Жак и его товарищи по несчастью. «Когда я приехал, Норильск был просто куском тундры. Города не было, город построили мы, лагерники, своими руками. Проектировали прямо на месте. Среди нас было два армянских архитектора, Масмарян и Кочарян. Обоих, молодых и многообещающих художников, после выдачи дипломов послали в Италию изучать архитектуру. Когда в тридцать седьмом они возвратились в СССР, их уже поджидал НКВД. Ведь они вернулись из-за границы, а там, как известно, всех без исключения вербуют в шпионы. Норильск был построен во многом благодаря их вкладу. Когда я приехал туда в тысяча девятьсот девяносто шестом, город насчитывал уже около двухсот пятидесяти тысяч жителей».