Советские заключенные, товарищи Жака по несчастью, тоже не понимали, что его беспокоит.
– Теперь, когда мы воюем с самым страшным врагом, которого знало человечество, понятно, что правительство принимает меры, чтобы обезопасить тылы против пятой колонны…
– Но ты-то сам не враг советской власти!
– Да, конечно, но правительство-то этого не знает…
«Особого распоряжения» пришлось дожидаться еще восемнадцать месяцев. Меру отменили, судя по первой справке об освобождении, 15 апреля 1947 года, через два года после победы над нацизмом. В один прекрасный день без каких бы то было объяснений Жака выпустили, но – без «но» не обошлось – ему не разрешили покидать территорию. Зэк просто считался теперь свободным человеком, ему разрешалось выходить за колючую проволоку, но он не имел права слишком далеко от нее отходить: «Меня перевели из малого ГУЛАГа в большой ГУЛАГ, которым был весь Советский Союз. Но в отличие от остального населения этого большого ГУЛАГа, я должен был оставаться по соседству с малым. Раз в две недели мне полагалось отмечаться в милиции. Если бы я этого не делал, меня бы объявили в розыск, что грозило новым сроком.
Освобождение! Я столько его ждал, а теперь чуял нутром, что это не настоящее освобождение. В момент этого так называемого освобождения меня посетило что-то вроде галлюцинации: я увидел себя, каким был десять лет назад, в тридцать седьмом, в шляпе, с десятками галстуков, в удобном пальто верблюжьей шерсти, и как будто я с моим великолепным чемоданом, покрытым наклейками, сажусь в спальный вагон. А потом я окинул себя мысленным взглядом: неузнаваемый, в вагоне для перевозки скота, с мешком, годным только на помойку, в тюремных лохмотьях, как будто меня одним пинком ноги вышвырнули на обочину. Освобождение было не возвратом к прежней жизни, а явным падением. Так я воспринял свою “свободу”. В сущности, моя жизнь не очень-то изменилась. Я выполнял ту же работу, только платили мне получше, и не хлебом, а деньгами».
Справка с работы, которую Жаку по его просьбе выдали 3 мая 1960 года, свидетельствует, что он работал в Норильске с 25 августа 1947 по 22 июня 1948 года инженером-переводчиком, с 22 июня по 29 сентября 1948 года инженером-геологом, а с 29 сентября 1948 по 20 марта 1949 года фотографом. «Я работал в технологическом бюро, писал обзоры журналов по горнодобыче, о добыче никеля, в частности в Канаде: там в арктических областях условия сходны с норильскими. Потом без всяких видимых причин мне сказали, что во мне больше не нуждаются. У меня еще была психология арестанта: я даже не спросил, в чем дело.