Я переночевал у них на раскладушке, мы обо многом вспомнили, обо многом друг другу рассказали. Мои друзья, старые коммунисты, за двадцать лет открыли для себя немало нового; во время войны они, которых так обласкивали в тридцатые годы в академическом кругу, изрядно страдали от ксенофобии. А меня переполнял ГУЛАГ. Но очень скоро я понял, что хотя мои друзья теперь против Сталина, они вовсе не жаждут вдаваться в подробности, потому что такие разговоры “играют на руку врагу”. Разумеется, откажись они от идеи, что марксизм-ленинизм стоит на службе человечества, им бы нечем было оправдать свою жизнь. У меня было тягостное ощущение: я словно упорно пытался перебить им позвоночник. Так я начал учиться жить после ГУЛАГа. Около пяти утра я всё еще шептался с Эммой, но тут Гарри, которому было очень рано вставать на работу, прикрикнул: “Уймитесь уже наконец!” Утром друзья нашли мне за неимением валенок кожаные ботинки, потому что было очень холодно, и шапку – прикрыть мою бритую голову. Я несколько дней не брился и не дотягивал даже до среднего москвича, хотя в те дни жители Москвы не отличались элегантностью».
С тех пор как Жаку отдали письмо консула, у него не выходил из головы один план. У него в распоряжении было целое утро, чтобы попытаться его осуществить. Адрес французского посольства был указан на конверте, и он пошел прямо туда.
«У входа в посольство дорогу мне преградили два дюжих советских милиционера. Один из них вежливо спросил:
– Куда вы идете?
– В посольство моей страны.
– Документы у вас есть?
Я гордо вынул письмо от консула. К нему было приложено особое обращение к советским властям, содержавшее просьбу всячески способствовать предъявителю письма, французскому гражданину, в делах, связанных с его репатриацией.
Они внимательно на меня посмотрели. Я был одет чисто, но видно было, что на мне тюремная одежда. Гулаговский хлопчатобумажный бушлат, довольно новый, всё же был нелепым нарядом для иностранца. С точки зрения недоверчивых милиционеров, я был не похож на француза.
– Хорошо, – сказал один из них. – Мой товарищ позвонит и узнает, может ли господин посол вас принять. Возможно, он занят.
Второй ушел, якобы чтобы позвонить послу, а на самом деле чтобы связаться с ближайшим отделением милиции: в те времена не было не только мобильных, но и радиотелефонов. А первый оттеснил меня, впрочем довольно вежливо, в переулочек сбоку от посольства, где прохожие не могли меня видеть. Пока его товарищ звонил “господину послу”, он следил, чтобы я не ушел. Времени было около одиннадцати утра.