Стоял страшный холод, но я был в таком напряжении, что ничего не чувствовал, как во время допросов, когда приходилось часами оставаться на ногах. Что ни говори, впервые за двадцать лет – и каких лет! – я был так близко от Франции. И вдруг меня осенило. Вокруг посольства тянулась решетка высотой примерно в два метра, но я приметил за ней дверь и окно в первом этаже. Если дверь заперта, можно попытаться разбить головой оконное стекло: на мне была русская шапка, служившая надежной защитой. Я притворился, что больше не в силах терпеть холод. Милиционер видел, что у меня нет валенок, которые все носили зимой. И потом, дело было все-таки после ХХ cъезда. Бравый защитник порядка уже усвоил, что ни к кому нельзя применять насилие ни с того ни с сего. И он отошел на несколько шагов, чтобы взглянуть, не идет ли его сослуживец.
Я этим немедленно воспользовался и перелез через решетку. Я свалился на снег с другой стороны. На французской территории… Господи! От решетки до здания было метров десять. Я бросился по нетронутом снегу к двери. Она была не заперта. И вот я очутился в другом мире…
Небольшой коридор. Потом со вкусом обставленная гостиная, прекрасно натертый паркет, великолепный ковер, диван, журнальный столик, заваленный газетами, набранными латинским шрифтом, на превосходной бумаге – первые французские газеты, которые я видел за двадцать лет, – “Ле Тан”… Нет, знакомые буквы складывались в новое заглавие: “Ле Монд”. Наконец я заметил комнатные растения, а над ними лейку с изящно изогнутым носиком. Лейку держала маленькая рука с ноготками, покрытыми лаком. Вслед за рукой я обнаружил ее владелицу, молодую даму, которая при виде меня воскликнула:
– Послушайте, мсье, вы же заляпали снегом мой паркет!
Меня настолько возбудил звук родного языка и такого французского женского голоса, что я овладел собой и ответил ей в тон:
– Мне наплевать на ваш паркет. За мной гонится советская милиция!
Я попал не в канцелярию, а в частную квартиру при посольстве. Молодая дама была жена дипломата, высокопоставленного дипломата. Меня пронзило наслаждение, когда я услыхал музыку французского языка. Годами в ГУЛАГе я почти не слышал французского, не считая топорных фраз из уст людей, учивших французский в школе или побывавших во франкоговорящих странах… Но я-то для бедной дамы был инопланетянином, свалившимся с неба.
Я тут же спохватился:
– Мне нужно поговорить с первым секретарем!
Беспокоить посла я всё же не решился.
Она тут же позвонила. Немедленно пришли первый секретарь и генеральный консул мсье М. Они очень любезно пожали мне руку. Я представился и тут же с изумлением услышал: