Мы молча ехали дальше, я дрожал от холода в моем лагерном бушлате между двумя откормленными и тепло одетыми стражами порядка. Они доставили меня в ближайшее отделение, провели по длинным коридорам и усадили на очень узкий и твердый деревянный диван, или скорее скамью, напротив закрытой двери. Это был не КГБ, а обычная милиция. В очереди было много московских женщин с изможденными лицами, они смотрели на меня с каким-то печальным смирением, которого я нигде больше не видел, даже в Польше.
Там меня продержали долго, согласно старой доброй методе изматывания противника. В какой-то момент я попросился в туалет – это была законная просьба. Я оставил на сиденье рядом со своим местом пакет с французскими деликатесами, при этом мои стражи даже не поморщились, а ведь в пакете свободно могла лежать бомба, и пошел в туалет в сопровождении милиционеров, которые строго за мной следили, пока я справлял нужду. При этом раздражавшем меня надзоре они заметили, что я ношу что-то вроде допотопного грыжевого бандажа, поскольку в лагере заработал себе грыжу.
– Вы инвалид?
Это было первое слово, которое я от них услышал, с тех пор как за мной захлопнулись ворота посольства. Инвалид! Это их несколько успокоило. А мне льстило, что они обратились ко мне на “вы”. Я уже отвык от таких изысков. Часы шли, они не спускали с меня глаз. Я попытался прилечь на слишком узкой скамье и притвориться спящим, хотя на самом деле мне было не до сна. Когда пробило два часа ночи, дверь в кабинет наконец отворилась и я предстал перед весьма элегантным молодым бюрократом в барашковой шапке, который спросил меня по-французски, говорю ли я по-русски – ему, дескать, по-русски со мной объясняться проще. Он попросил предъявить документы, и я показал ему письма из посольства. Говорил он со мной необычайно вежливо, на “вы”, обращался ко мне “мсье” и жаждал объяснить, почему он меня задержал. Разумеется, я как француз имел право обратиться в свое посольство, но я перескочил через ограду, защищать которую – обязанность советских властей. Вот почему они меня задержали. Я не стал ему напоминать, что задержали меня не в момент нарушения, а на шесть часов позже, когда я вышел в сопровождении генерального консула, санкционировавшего мое присутствие в посольстве. Я просто объяснил, что ворвался в посольство силой, потому что мне не давали войти туда нормальным путем.
Кроме того, милицейский начальник внимательно исследовал мой билет до Самарканда на следующий день и спросил, что я собираюсь делать в Москве до отъезда. Потом он стал выяснять, что у меня в пакете; он его развернул, увидел консервы, но все-таки не открыл ни одной банки. А ведь в них могли быть запаяны компрометирующие документы. Он позволил мне забрать консервы, а ведь мог втридорога перепродать их на черном рынке. И карточек моих он не нашел, они были хорошо запрятаны. Что ни говори, память о ХХ съезде была еще слишком свежа, хотя уже начинали закручивать гайки. Но в тот день после всех приключений меня всё же отпустили».