Жак-француз. В память о ГУЛАГе (Росси, Сард) - страница 239

И этого-то человека я уговаривала отказаться от таинственности, раскрыть все секреты, которые он так заботливо скрывал, следуя собственной, никому не известной стратегии, на протяжении всей своей долгой и полной загадок жизни!

Некоторые секреты он открывал мне понемногу, по капле, в те месяцы, пока мы с ним вместе создавали костяк книги. Так, однажды он позвонил мне по телефону с другого континента и рассказал, что из Коминтерна его, не спросив на то согласия и не поставив в известность, перевели в распоряжение армии. Позже признался, что после того как в ГУЛАГе двадцать лет пестовал в душе антикоммунизм, превратившийся у него чуть ли не в навязчивую идею, в Польше 60-х годов он был вынужден восстановиться в коммунистической партии.

Скрытность была у него сознательным решением; он сам это признавал и подчас оправдывал опасением навредить тем из товарищей, которые по-прежнему многим рискуют, или предать огласке приемы, помогающие сохранить вещи или записи во время обысков, – ведь эти приемы по-прежнему могут послужить другим заключенным.

В других случаях, как, например, вопрос о его происхождении, Жак, судя по всему, искренне ослеплен патриотическим восторгом: ведь то, что он в ГУЛАГе чувствовал себя французом, помогло ему выстоять; он словно сам не понимает юридической стороны своего положения. Говоря об этом, он не входит в подробности. Пересказывая историю о том, как ворвался во французское посольство в Москве, перемахнув через ограду, чтобы потребовать принадлежащего ему по праву французского гражданства, он объясняет, что не хотел вернуться на родину с черного хода, не хотел навлечь неприятности на посла. Но в конце концов признает, что единственной возможностью для него попасть во Францию было попросить политического убежища, а этого он не желал и из гордости, и по причинам, изложенным выше.

Но если бы он имел законное право на французское гражданство, ему не нужно было бы просить политического убежища в своей собственной стране и он не оказался бы вновь полностью во власти советского начальства, получив в качестве помощи от французских дипломатов только несколько банок консервов. На самом деле его мать, Леонтина Шарлотта Гуайе, родом из Бур-ан-Бресса, вышла замуж за иностранца, и ее сын оказался поляком по национальности, чем объясняется, что, очутившись в Самарканде, он попросил, чтобы его репатриировали именно в Польшу, а не во Францию. Именно поэтому прошло еще немало лет, прежде чем 9 августа 1990 года он особым постановлением натурализовался во Франции и официально «вернул» (а на самом деле получил) гражданство в стране своей матери.