Когда Жак появился в Бутырках, он был единственным иностранцем. Позже там окажутся и другие, особенно немцы, поляки и прочие, вплоть до одного афганца, единственного, которого он встретил. В этом абсурдном мире словно существовал свой вывернутый наизнанку социокультурный детерминизм. «Вокзал» непрерывно поставлял инженеров, обвиненных в саботаже, артистов, уличенных в терроризме, – ведь за кулисами театра так легко встретиться с партийными руководителями, с филателистами, которые неизбежно оказывались замешаны в шпионаже, со студентами, которые, как всем известно, любят метать бомбы. Особенно подозрительны были евреи-космополиты: тут достаточно было именоваться Мойше и иметь тетку, совершившую такую ошибку, как эмиграция в Соединенные Штаты. «Я даже встретился позже в Красноярске с компанией студентов из Ленинграда, которых посадили за то, что они сочиняли лирические стихи вместо того, чтобы прославлять величие строителей заводов. Каждый из них получил от пяти до восьми лет, а Россия, возможно, потеряла новых Маяковских».
Я задала Жаку традиционный вопрос, как он выдерживал пытки. Признавался ли он, наговаривал ли на себя невесть что, чтобы его оставили наконец в покое? «Мне повезло. В тот момент, когда я от боли уже готов был признаться в чем угодно, я потерял сознание… А вот еще один пример моей удачи: во время одного из таких избиений истязатель нанес мне страшный удар в солнечное сплетение. Воздух перестал поступать мне в легкие, я задыхался, я пытался вдохнуть, разинув рот, но ничего не получалось. Он тем временем изготовился к следующему удару и метил совсем близко к тому же месту, но чуть в стороне. И меня осенило: я стал выть от боли, словно вот-вот отдам богу душу, когда удары были не такими болезненными. Мой палач клюнул на эту удочку. Он принялся усердно лупить по тому месту, которое исторгало у меня вопли. Радости это мне не доставляло, но тут хотя бы не было солнечное сплетение. Я поделился своей историей со старым коминтерновцем, встреченным в тюрьме; он, как я, был правоверным коммунистом, но его еще не били по-настоящему. Он возмутился:
– Ты же обманул советскую власть! Как тебе не стыдно!»