— Жили-жили себе, никому не мешали, так нефть, понимаешь ли, нашли, «черное» золото, понеслись со всего света жулики, проходимцы... — И тут же спросил уже другим тоном: — Титыч-то как?
— Хорошо, наверное, — сказала Маша.
— Думаю, хорошо... Цивилизация! Бока отращивает. — И он непритворно вздохнул. — Ты садись, садись, грейся!
Маша села у печки. От печки несло жаром, как от солнца. Она сомлела и даже чуть задремала. Коржанец все бубнил, словно отчитывал кого-то.
— Что? Заснула совсем? — вдруг заорал Коржанец громко, так что Маша вздрогнула. — Сейчас обедать пойдем! Голодная, небось... Да и я бы что- нибудь слопал.
Маша опять стала рыться в сумке, нашла фотографию Рериха на фоне буровой вышки и протянула Коржанцу.
— Вы такого человека не встречали?
Коржанец глянул на фотографию, нахмурился, сказал резко и зло:
— Не встречал! Навалом тут всяких проходимцев! — и даже брезгливо отшвырнул на край стола.
— Он не проходимец. Зачем вы так говорите? — сказала Маша, пряча фотографию.
— Натуральный проходимец. По физиономии вижу. Тебе-то он кто?
— Никто. Знакомый, можно сказать, друг.
— Да ладно тебе! Ради знакомых за тысячу верст не едут.
Маша растерялась и то ли от еще не ушедшей дремоты, то ли от усталости, то ли от ловких вопросов Коржанца, слово за слово выложила ему все. Про Рериха, про то, как он отправился за «жизнью», а потом уже и про брата, Таню Седову и рукав ее шубки на фотографии...
— Ясно, ясно... — говорил Коржанец, удовлетворенно постукивая ладонью по столу.
Спустя время Маша удивлялась сама себе — как это могло произойти? Как она могла рассказать всю эту историю совершенно незнакомому ей человеку. А ведь объяснялось все просто — Коржанец был мастер выуживать информацию.
— Ладно, пойдем щи трескать, — сказал он, меняя тему и резко повеселев. — Щи да каша — пища наша. Ну-ка, щи нам с товарищем тащи!
Смеркалось. Старинный деревянный городок тонул в снежных холмах. Улица, по которой они шли, была утоптана, по ней ехали сани и бегало много больших, лохматых, беззлобных собак. Судя по всему, с голоду они не умирали.
На улице Коржанец оказался ростом немногим выше, чем Маша. Платок он снял, а на распухшую щеку натянул ворот свитера. Шел он быстро, чуть вихляющей походкой классического холерика и со всеми здоровался. Видно было, он всех здесь знал и все знали его — солидные мужики, молодые парни, в овчинных полушубках и унтах, женщины в валенках, платках и шубах.
В ресторане, похожем на расписной терем, было тепло и сыро. Когда кто- то входил в дверь, врывались столбы пара. День заканчивался, свободных столиков было немного. К ним тут же подошла дородная официантка.