С этого дня началось моё полуторамесячное путешествие по занятой врагом, территории. Дневников я не вёл, а в моей дырявой памяти далеко не все эпизоды, тем более разговоры с людьми, сохранились за сорок с лишним лет. Да и далеко не все они заслуживали бы внимания. Ну а наиболее яркие эпизоды, тем более встречи с хорошими людьми, да и с плохими тоже, не выветрятся из памяти до конца моих дней. Много я встречал на своём пути таких, как я, солдат, идущих из окружения и встречных, и поперечных, как говорится. Шли они во всех направлениях, и на север, и на восток, и в одиночку, и группами. Каждый из них стремился к своей цели.
Одни шли домой, к матери, к жене, к детям. Другие искали место пристроиться в примаки. Многие шли к фронту, чтоб добраться до своих, пройти через фронт. Местное население тоже каждый человек со своими понятиями, со своими чувствами, со своими взглядами на жизнь. И тем более на ход событий текущего момента, и прогнозы на будущее. Из всех этих факторов складывалось и отношение между нами, бродягами, и местным населением. В одной деревне хозяйка готова поделиться с тобой последним куском хлеба, и хата к твоим услугам, хоть на ночь, хоть на неделю. В другой же никто не пустит ночевать, и не даст стакана воды, и не откроет двери хотя бы разговаривать с глазу на глаз. Один дедок мне заявил такое: «Что? Довоевались?» «Чему же ты радуешься?», – говорю ему. «Как же, говорит, теперь хоть власть-то будет другая» «Так что же, говорю я, тебя немцы усадят на божницу? И молиться будут на тебя? Привезут тебе под окно воз хлеба, скажут: убирай, дед, а то на землю высыплем, как это делали во многих колхозах Украины предвоенные годы». «Не знаю, говорит, но власть-то будет другая всё-таки».
Не старайся, говорю, дед дожить до тех дней, когда мы вернёмся сюда вновь. «А что, если доживу?» Схлопочешь ты себе девять грамм. Не жаль бы и сейчас тебе их подарить, да ладно, пусть на тебя люди посмотрят.
Был и такой случай: свела нас судьба с одним товарищем – родом он откуда-то из Кировской области, деревенский мужичёк, малограмотный, да, пожалуй, и недоразвитый. Ходили мы с ним недель около двух. Ночевали, бывало и в поле, и в лесу. Питались, чем придётся. Однажды он говорит мне: «Что это мы ходим да прятаемся, холодные, да голодные? Пойдём-ка к немцам в плен, там хоть кормить будут». Так что же ты, говорю, раньше не ушёл? Ведь они тебя давным-давно ждут. Котёл каши наварили с мясом, остыл уже, того и гляди, попортится. Давай, спеши бегом, то опоздаешь! А он смотрит на меня, глазами моргает, и не поймёт, шучу я, или серьёзно говорю? Потом спрашивает: «А ты что ли не пойдёшь?» Нет, говорю, я каши не хочу, я не голоден. «Ну, тогда и я не пойду». Подобных разговоров у нас с ним много было, да о всех вспоминать нет необходимости. Вот с этим другом брели мы по лесистой местности Сумской области. День был, хуже некуда. Шёл дождь со снегом. Дул пронзительный ветер. К вечеру мы дошагали до какой-то деревни. Деревня довольно справная на вид. Дома добротные, надворные постройки справные. Возле деревни пруд. Значит, держат много домашней птицы. Мы же мокрые с лаптя до шапки, и зубы дробь выколачивают с холода и голода. Договорились проситься на ночлег поодиночке, потому, как хозяевам легче, кусочек хлебушка понадобится один, а не два. Ложка похлёбки, так одну, а не две. Пошли.