Анархисты поняли, что задерживаться им у Никифора больше нельзя. Сгущались над ними тучи. Многие из общины Христианских таёжных мстителей, особенно Питирим, явно желали «праведной казни черепоносцев». Но, если, по чести сказать, то при всей своей строгости, всё-таки, понимал многое и главное людей, имеющих различные убеждения.
Довольно умело воспользовалась Евдокия отсутствием отца в доме. Она вывела анархистов к распадку и сказала:
– Провиант в дорогу вам дан. Уважьте просьбу мою: зла на нас не держите. Хоть и тятя мой – атаман и слово его много значит, но есть люди в наших горах, которые не шибко-то вас любят-почитают. Батюшка Питирим на звук из винтовки так стреляет, что иной и вспомнить-то не успеет, что при оружии. Я не лошадей, ни оружия не смогла добыть для вас. Да и у нас такое совсем не возможно. Кругом – глаза и уши.
– Спасибо тебе, Евдокия. Ты и так для нас многое сделала. На том спасибо. Благодаря тебе, мы в живых-то остались,– Юлия пожала девушке руку.– Добрая ты душа. Гораздо больше добрая, чем другие. Мне такое не дано…
– Так ты, что, в семье, вправду, одна, Евдокия? – Ни с того – ни с сего, спросил Павел.– Вроде, Никифор Гаврилович говорил, что и братья, и сёстры у тебя имеются. Или мне послышалось?
– Ни одна я, конечно. Старшая сестра Матрёна замужняя… здесь, на хуторе, за Васькой Седым,– ответила Евдокия.– А старшие братовья отступили… от веры. Спаси их Господи! Ушли из наших мест давно, где-то воюют. Только за кого и против кого, никто не ведает.
– Всяко случается,– Афанасий опусти голову,– но я хотел сказать, Евдокиюшка, не о том… Про другое тебе желал сообщить.
– О чём же хотел ты поведать, Афанасий? – С трепетом спросила Евдокия.– Говори, однако. Я выслушаю. Мне приятен твой голос, да и взор.
У неё от волнения перехватило дыхание.
Понятно, что и Афанасий находился и в смущении, и в смятении.
– Поведаю тебе прямо, как на духу,– признался он,– полюбилась ты мне. Запомнилась даже очень.
– Ты мне тоже,– сказала честно и открыто Евдокия.– Так вот тогда собирайся и сватайся. Буду ждать. Тятя моей воле перечить не станет, хотя и законы у нас больно строгие. Но моя воля его желанием станет…
– Я теперь всегда буду в счастье преобладать. Вот сделаю дело, – Афанасий был переполнен радостью,– и вернусь к тебе, Евдокия. Ты же ведь точно меня будешь ждать?
– Да,– Евдокия открыто смотрела ему в глаза,– моё же слово ты слышал, Афанасий. Ведь как сказала, так и сделаю, так и поступлю. У нас тут простое слово клятве равнозначно. Приходи, и мой тятя всё решит.
– Оно понятно,– Афанасий тяжело вздохнул,– но не шибко-то батя твой анархистов уважает. Как бы тут осечка со сватовством и не вышла.