Перед ним внезапно нарисовался Рында. Должен же он был, как-то, успокоить Оренского. Ведь Роберт Борисович – истинный демократ, а значит и – человек. В том, что он гуманист, Он сказал:
– Господин, Оренский! Я всё это придумал. Извините, но такой ход просто остро необходим для сюжета. Классическая литература требует… э-э… жертв.
– Сгинь, нечистая сила,– тихо произнёс Виктор.– Зачем ты мне мерещишься, тварь подземная! Изыди, Сатана!
– Да всё гораздо проще!
Оренский без слов направил на Рынду ствол револьвера. Тому, разумеется, ничего не оставалось делать, как стать снова невидимым.
Встав на колени перед бездыханным телом Груни, Оренский задумчиво играл густыми прядями её волос.
– Грушенька,– сказал он тихо, со слезами на глазах.– Груша. Спи, Груня. А потом пойдём дальше. Нам долго ещё идти, родная моя.
Он посмотрел в пространство, наполненной таежной хвоей и листвой. В глазах не было слёз. В то, что произошло, поручик отказывался верить.
На выстрелы поспешно прибежали, вооружённые до зубов, Григорий, Степан и Фёдор. Они угрюмо обступили Оренского.
– Может, белогвардейское благородие, ты обратишь, в конце концов, на нас своё гнусное внимание?! – Григорий был настроен воинственно и не очень миролюбиво.– Ты прикончил Митроху?
– А-а, господа анархисты,– в глазах Оренского царили горечь и безумие. – Знаю вас. Жертвы революции. Жертвы всего мира, всех времён и народов! Я, разумеется, убил вашего Митроху за то, что он оборвал жизнь моей Груни. Я убил его не за то, что он красный или там… «зелёный». Я убил бы любого за неё. В первую очередь, себя. Извольте знать моё желание и мнение, господа анархисты!
– Мы тебя кончим, порешим. Это без сомнений всяких,– заверил поручика Степан, плотно сжав зубы. – За то, что ты есть контра белая.
Оренский встал в полный рост и бросил ему под ноги свой револьвер.
– Я не против, господа черепоносцы,– страха за свою жизнь он не испытывал.– Уже не вижу смысла существовать. Не вижу! Сделайте милость. Не будете ли вы так любезны соблаговолить сделать мне небольшое одолжение?
– Будем, ещё как будем… любезны! И соблаговолим! А вот, ты бы со своей женой-изменщицей, неверной бабой, так бы потупил, ваше благородие, как Митроха? – откровенно и рассудительно сказал Степан. – Так же?
– Нет уж, господа, увольте от такого. Безнравственно навязывать свою волю даже своей бывшей жене,– пояснил Оренский. – Я так бы не поступил. Не совсем так, простите, воспитан, как вы. Я готов! Можете меня расстреливать. Куда прикажите становиться?
– Погоди спешить, белячок, – приструнил его Григорий. – Подохнуть успеешь! Это у нас делается просто. А поначалу ты нам поможешь зарыть усопших. Всё же, люди, хотя и странные, непонятные для меня. Муж и жена, как будто, а оба не правы. А потом уж и пойдём, и всё обсудим. Ты, ваше благородие, могилу сам себе рыть будешь. Заставим!