Иди человек к Богу, да не по цветочной аллее, а по топкой трясине жизненной, в которой ты потерял многих близких тебе людей. Правда, не ты, а только они тебя потеряли, и плачут по тебе, по «мёртвому», там, в светлых, да и сумеречных Мирах. Поминают тебя, может быть, и тамошней водкой.
Глаза Трифона горели и страхом, и ненавистью, и жаждой жизни.
– Слышь, Павел,– сказал уже сладким, полудурочным голосом Трифон.– Юльке-то кровь разогреть надо бы. Всё легче перед смертью будет. Сначала ты, Плотов, первый. За тобой – почти законное право, все знают; после – Афоня, а я уж – последний. А после меня пусть будет этот… автор, который Рында.
– Не понял тебя, Трифон, – признался Павел. – Разъясни то, о чём говоришь.
– А чего не понятного? – продолжил Трифон. – Ничего не поделаешь тут. Я ведь в командирах не значился. Простой, так вот и жил, обманутый всеми. С разных сторон. А Рында пусть за мной будет, он не здешний.
– Как это? – удивился Павел.– Как кровь разогнать?
– Просто. Баба же. И очень даже, молодая,– повёл плечами, Трифон.– Что ей так пропадать? Пусть перед смертью потешится, в себя придёт. Сразу четырёх мужиков поочередно попробует.
Ни слова не говоря, Афанасий очень быстро встал на ноги, приподнял с пола Трифона за ворот рубахи и нанёс ему мощный удар кулаком в челюсть. Трифон мгновенно отключился. И не мудрено.
Хотел было поначалу Рында поддержать Трифона, вступится за него, хотя словесно. Ведь он даже… на правах автора, вполне, мог бы тоже поучаствовать в такой вот сексуальной процедуре. Его милая Ренальда никогда не узнает об этом. Да и не поверит, что такое возможно. Да, в принципе, его славной супруге, глубоко на всё это плевать. Это уже Роберт Борисович пусть не чётко, но понимать.
Но он вовремя сдержал себя, не стал предлагать свои услуги и даже ничего не успел сказать. Хорошо, что промолчал, а то ведь мог получить очень хороший удар в лоб или в челюсть, если не от Афанасия, то, конкретно, от Павла.
Буров, без сомнения, был одним из самых сильных и ловких воинов из отряда Павла Плотова, потому и кулак у него действовал довольно умело.
– Вот это ты, Афоня, зря,– заметил Павел,– здесь уже было моё дело. Не злоба в Трифоне так заговорила, а его сердце… заячье. Ну, да, ладно, браток. Всё же, спасибо. Я, видать, виноват, что бросил всех вас в пекло. Моя вина. Каюсь!
– Всё было правильно, атаман, – сказал Афанасий. – А как же по-другому-то?
– Я же в университетах не познавал мудреных наук, – продолжил говорить Павел, – правда, закончил гимназию. Удалось. Я из железнодорожных мастерских совсем малым на войну с немцами пошёл, а потом и в революцию… явился. Ошибался порой. Сначала в большевиках состоял. Но всё понял, одумался. Я из рабочей семьи. Скажу честно, что и сейчас мне не всё понятно. Многие смерти на моей совести. Что уж там говорить…