– Пощади, добрый, великодушный Манасия.
Тот давно забыл о двух секарях, забыл: ради чего оставил в Риме. И теперь, не понимая, почему они винятся перед ним, видя их страх и ужас, вернулся в кресло, сел рядом с Антипатром и расхохотался.
Ефрем и Захарий, визгливо смеясь, вскочили на ноги и, умильно глядя на Манасию, понимая, что он настроен к ним миролюбиво, немедленно вспомнили о кошельке. Один из них стал прятать его за пояс, а второй – вырывать.
– Эй, вы там! – добродушно сказал глава секарей.– Почему я должен вас пощадить?
Ефрем, зажимая кошелёк между ног, шепнут на ухо Захарию:
– Он всё позабыл…Да ты не суй руку в срамное место! Это совсем не то.
– Вижу, что не то, Ефрем, но лучше отдай подобру.
– Ага, накось. На чужое ты мастак.
И тогда Захарий, раздражённый тем, что приятель постоянно обманывал его, забыв всё на свете, нанёс Ефрему удар ниже пояса. Тот заревел и вцепился в Захария, и они оба, царапаясь и кусаясь, упали под ноги Антипатра и Манасии.
Сотник Кондратий с большим удовольствием охладил их плетью, и когда те затихли, тетрарх указал пальцем в угол.
– Встаньте туда.
Сегодня утром Антипатр встретил на горной дороге Манасию, который обратился к царю с просьбой принять его в свой караван. Антипатр с презрительной гримасой на лице, взирая сверху на просителя, громко сказал сотнику:
– Кондратий, передай ему, что он может занять место в конце моего отряда, но если он вздумает появиться перед моими глазами, гони его в шею.
И вот теперь, повелитель Галилеи, недовольный тем, что вынужден говорить с простолюдином, к тому же убийцей, брезгливо морщась, повернулся к нему.
– Я указал тебе на Иуду, которого ты преследовал в Риме и за которым следили эти два негодяя в течение многих лет.
Манасия неторопливым движением рук разглаживая складки на коленах складки туники, с трудом удерживался от торжествующей улыбки: вот когда он мог отомстить гордому царю за унижение!
– Я не помню этого человека.
Антипатр с трудом сдержал себя от яростного крика, глубоко вздохнул, снял с шеи длинную золотую цепь, протянул её Манасии, не глядя на него. Тот, раздувая ноздри и низко опустив голову, сосредоточенно осматривал тунику, а когда тетрарх бросил ему на колени цепь, он положил её на стол.
Антипатр, багровея лицом, сквозь зубы сказал:
– Ну, хорошо. Сам назови цену.
Манасия поднял голову и обратил на царя холодный, пронизывающий взгляд и, смеясь в душе, ответил:
– Что ты хочешь от меня, царь?
– Убей Иуду!
– Но за какой грех? Назови мне его, и я подумаю над твоими словами.
В голосе убийцы Антипатр услышал иронию. Он закрыл глаза и, сожалея, что неосмотрительно выдал свою тайну, о которой будет трубить вся Палестина, тихо и властно сказал: