Он прижался к груди любимой сестры, просительно говоря:
– Друзилла, пожалей меня немного. Я схожу с ума от страха. Он меня хочет убить. Ночью приходит ко мне, долго смотрит в лицо и злобно шепчет: «Ехидна проклятая, вижу твои мысли». А какие у меня мысли? – Калигула оторвался от сестры и, с плаксивой гримасой поглядывая на дворец, забил ногами. – Мне бы только поплясать!
Он, утирая слёзы и хмыкая носом, закружился вокруг Друзиллы. И его лицо, минуту назад полное отчаяния, преобразилось мальчишеской радостью. Друзилла, следя за ним, покачивала бёдрами, поводила плечами и томно вздыхала. Он, уже горя желанием, схватил её за руку, и они бегом вернулись во дворец, боязливо оглядываясь, на цыпочках промчались в отдалённую комнату.
Всю ночь Тиберий и Понтий Пилат состязались друг с другом, выпивая чашу за чашей. А утром оба, сидя в носилках, отправились в порт, продолжая пить вино.
Тиберий не позволил прокуратору остаться в Риме даже на один день. Он боялся, что Понтий мог рассказать кому-либо о прошлом убийстве наследника.
Едва принцепс появился на пристани, как немедленно прозвучал скрипучий трубный сигнал, после чего команды сотен торговых и военных кораблей заняли свои места. А после того, как прокуратор Палестины взошёл твёрдой ногой на палубу флагманского судна, корабли один за другим стали отходить от пристани.
Понтий стоял на корме с прощально поднятой рукой, не отрывая взгляд от Тиберия. И лишь когда пристань с Цезарем скрылась за поворотом реки, прокуратор издал тяжёлый вздох облегчения и усталый от бессонных ночей и пьянки, как подрубленный, свалился на палубу и, счастливо улыбаясь, погрузился в сон.
Глава тридцать вторая
Когда Понтий Пилат занял дворец прокуратора в Приморской Кесарии, то уже в первый день приказал состоятельным людям Самарии и Иудеи принести ему подарки, недовольный теми, которые уже получил. А узнав о том, что горожане Иерусалима отказались принять статуи Тиберия под предлогом, что, мол, закон Моисея запрещал иудеям ставить в жилищах изображение человека, прокуратор в изумлении от дерзости рабов, с перекошенным гневом лицом выскочил во двор, куда вернулись повозки, и распорядился немедленно доставить статуи на место. И сам во главе пяти когорт направился в мятежный город, бормоча:
– Неужели они смеются надо мной?
Терзаемый унижением и жаждой мести прокуратор быстрым маршем гнал своих солдат вперёд, не останавливаясь на привал, день и ночь. А утром следующего дня, усталые, озлоблённые римляне ворвались в Иерусалим с шумом и гамом, как во вражеский город и начали расставлять по улицам статуи принцепса.