Он взял факел и, посмеиваясь, подошёл к малоприметной двери из кедровых досок, окованной медью, открыл потайной засов и шагнул в тёмное помещение. Аккуратно вернул дверь на место, щёлкнул засовом и поджог факелы, что были вставлены в гнёзда стен. Когда факелы вспыхнули, осветили стоявшие в центре комнаты сундуки, Панфера бестрепетной рукой откинул крышки сундуков и неторопливо стал ходить от одного к другому, беря то горсть золотых монет, то чашу, то венок, подносил к глазам, говоря:
– А, пожалуй, я богаче иного сенатора. Поживу, как Лукулл. Вот-де Панфера – безродный плебей. – И, уже гася факелы, он окинул взглядом комнату, буркнул: – Надо поставить новые сундуки. Видно, скоро весёлые дни наступят. – И зевая, добавил:– Ох, и заботы будет. Да я в накладе не останусь. Так-то вот.
Глава тридцать шестая
Царь Галилеи, являясь тетрархом, то есть четверовластником не существовавшего царства Иудея, Ирод Антипатр скучал, живя в своём роскошном дворце в Тибериаде. Город находился на западном берегу Генисаретского озера, которое в этом месте было шириной не более десяти стадий. С огромной террасы, где по вечерам в прохладные часы пировали друзья Антипатра, хорошо был виден противоположный берег озера с густой изумрудной зеленью лесов. А за лесами на близком горизонте тянулась длинная цепь невысоких гор с могучими кедровыми деревьями. Лучи заходящего солнца, пробиваясь сквозь ветви царственного кедра, скользили по озеру длинными, узкими и разноцветными полосами и приводили в восторг тех, кто любовался ими с террасы дворца.
Когда однажды в город прискакал на взмыленном коне сотник Кондратий и сообщил Антипатру, что новый прокуратор Палестины отправил в Иерусалим статуи Тиберия, душа царя встрепенулась. И он, ещё минуту назад рассеянно глядевший на ослепительный закат солнца, раскинувшись на драгоценном ложе – фыркнул, понимая, что в Иерусалиме обязательно должно было произойти восстание иудеев. Антипатр вскочил с ложа и, раздувая ноздри в предвкушении кровавого зрелища, жестами рук приказал своим придворным немедленно собираться в дорогу. И в нетерпении, словно пробудившись от дремоты, он быстрым шагом прошёл коридоры и лестницы, вскочил на дворе на коня и, не обращая внимания на то, что его придворные ещё галдели на террасе, в сопровождении одного верного Кондратия, царь галопом направил скакуна в улицы города. Он сбивал и давил встречных пешеходов.
Иоанн Креститель, который часто приходил в Тибериаду только затем, чтобы вновь и вновь заклеймить позором грешного царя, а более всего – в чём пророк никогда бы не признался даже себе – привлечь к себе народ, пользуясь равнодушием и ленью Антипатра, бродил по ближним от дворца улицам, громогласно бичуя владыку Галилеи, как вдруг увидел его скакавшим на коне.