– Государь, недостойно тебе говорить с этим человеком. Отпусти его с миром.
И Антипатр, глубоко вобрав в себя воздух, шумно выдохнул и, чувствуя лишь раздражение и досаду, отвернулся от офицера, снова возлёг на ложе и принял новую чашу от слуги. А так как римлянин молча ждал ответ царя, тот, выдержав долгую паузу, за время которой он неторопливо съел куски мяса и гроздь винограда, бросая в сторону посланца прокуратора кости и с удовольствием наблюдая, как свора его охотничьих собак с лаем металась под ногами офицера, угрюмо сказал:
– Если прокуратор хочет говорить со мной, другом Цезаря, то пускай он приедет ко мне в Тибериаду. Там ему скажут мои люди, когда я смогу принять его.
Римлянин, не скрывая презрения, улыбнулся царю.
– Ты, Антипа, забываешь о том, кому ты обязан тем, что пока имеешь тетрархию. – И уже уходя, он бросил через плечо жестоким голосом: – Твои слова похожи на оскорбление Величия Рима.
Антипатр, потрясённый этой фразой, в страхе за своё будущее, а так же, страдая от унижения, быстро сел на ложе и простёр было руку в сторону уходившего римлянина, чтобы задержать его. И тут же, вспомнив беспощадного гордого отца, он с ненавистью глянул на свою трусливую руку и впился в неё зубами, прокусив до кости. После этого он вновь лёг на ложе и, приказав принести как можно больше вина, начал смотреть в потолок, размышляя о том, что его жена Иродиада, как всегда не любила его и была холодна с ним, и что есть где-то рядом человек, которого она обожала и готова была ему для ласки своё роскошное тело.
Антипатр застонал от страстного желания любовных объятий этой женщины. Чувство было так велико, что царь мгновенно забыл о прокураторе, об оскорблении, думая только об Иродиаде.
Она, между тем, находилась поблизости от Иерусалима, ожидая, когда закончится противостояние горожан и Понтия Пилата и с удовольствием слушала бесчисленные истории о жизни царей, которые рассказывал её астролог Латуш.
Когда римский легион покинул Иерусалим, Иродиада, в окружении своих придворных, лёжа в закрытых носилках на мягких подушках, направилась в город. Латуш, сидя рядом с нею, откинул занавеску и внимательно стал осматривать мощные оборонительные стены Иерусалима, что одна за другой прикрывали город с северной стороны. С прочих сторон из-за отвесных горных скал город был неприступен. Стены, как внешняя первая, так и вторая – древняя– были сложены из огромных каменных блоков, которые прилегали настолько плотно друг к другу, что их места соединений даже вблизи было едва заметно. И всякому путнику, входившему в город, стены казались высокими скалами, в которых через равные промежутки расстояния были встроены крепостные башни. Каждая из них не уступала размерами замку Антония и могла вместить в себя огромный многотысячный гарнизон защитников. Эти монументальны стены и башни поражали всех своей высотой и шириной, убеждая всякого человека в своей неприступности. Они были чудом света.