Мать, проходя мимо старшего сына, опустила на его голову руку.
– Ты что-то похудел.
Мальчик в долю секунды оживился, расцвёл улыбкой и истово, мысленно попросил Бога: «Господи, Господи, задержи её руку на мне!»
Мария улыбнулась ребёнку, погладила его по щеке.
– Вижу: устал. Но теперь ты дома. Иди к столу.
А ему хотелось обнять её, повиснуть на шее и рассказать, как он скучал без неё все эти дни. Голос матери был нежным, и мальчик заплакал, и потянулся было к ней, но она, скользнув по его умоляющему лицу равнодушным взглядом, полная внимания и заботы к своим младшим сыновьям, трепетно обернулась на визг малышей. Её рука тяжело прошла по щеке Иешуа.
Подросток вздохнул и опустил голову. Его мать в эту минуту показалась ему чужой женщиной, которую он никогда не любил. Его душа замерла от страха, что он никому не нужен в этой семье, что он один, что если вдруг он умер бы или ушёл куда-нибудь, то никто из домочадцев и не вспомнил бы о нём.
С грустным лицом, которое сейчас было ангельски чистым и прекрасным, Иешуа прошёл в дом омыть руки. Мать поднесла ему кувшин с водой и чмокнула сына в висок. И тотчас весь мир для мальчика изменился, стал ярким и добрым, а комната вспыхнула волшебным светом, который исходил от матери.
Этот грустный и задумчивый мальчик вызывал своим видом смех у его ровесников – товарищей по улице. А так как он никогда не искал дружбы с ними, не пытался играть в шумные игры, то его считали гордым и мстили ему за гордость, измышляя для него самые обидные, гнусные прозвания. И едва он выходил из ворот дома, как тотчас попадал в круг мальчишек, каждый из которых потешался над ним в своё удовольствие. И тем сильнее и безжалостнее все смеялись над ним все, чем больше понимали, что он не способен ударить в ответ. Жизнь для Иешуа была невыносимой в родном городе. Терпя оскорбления на улице и равнодушие дома, он часто уединялся в глубине двора и, раскрыв на коленах любимые страницы Святого Писания, зачарованно смотрел в них, ничего не видя перед собой.
Глава тринадцатая
Иерусалим
«В первый месяц, в четырнадцатый день месяца вечером Пасха Господня». Левит 23:5
Прошло три года. Ранним утром, когда солнце ещё только поднималось над горизонтом, разгоняя в тенистых садах предместья Иерусалима ночной полумрак, освещая десятки тысяч богомольцев, которые с громкими пениями псалмов шли по дорогам, восторженно, с глазами полными слёз, глядевшими на Храм, в этот ранний час Панфера, командующий гарнизоном города, сидел в плетёном кресле на смотровой площадке восточной, угловой башни крепости Антония. Закусывал, поглядывая влево – во двор Храма, откуда непрерывно тянулся вверх чёрный столб дыма, что поднимался от жертвенника. Потом Панфера переводил взгляд вправо, на дороги, по которым в Иерусалим спешили богомольцы, гоня перед собой стада животных. Над дорогами густой пеленой висела пыль. Если бы Панфера обернулся, то увидел бы за спиной в нескольких стадиях великолепный Гефсиманский сад, что находился против Храма и крепости Антония на горе Елеонской – любимое место отдыха для горожан.