– Замолчи немедленно, ничтожный Антипа, в противном случае я начну смеяться. А когда меня спросит Филипп, что меня смешит, то я скажу ему о твоих словах.
Антипатр откинулся на спинку кресла и тихо застонал. При мысли, что сегодня ночью Филипп будет прикасаться к ней, царь ощутил в душе жгучую ревность, как если бы Иродиада была его женой. Он задыхался и безумными глазами скользил по её телу.
Иродиада была прелестной в своём гневе. Ею любовались, ей говорили приятные слова. И от этого она быстро успокоилась, обратилась к Германику и рассказала ему, как Иуда только что сражался с толпой черни.
Полководец ожидал наступления благоприятных дней, указанных гарусниками, чтобы отправиться на Восток для разрешения кризиса власти в Армении и Парфии.
Тиберий более из зависти к славе молодого полководца, чем из страха, не позволил ему закончить завоевание Германии и тем навсегда обезопасить римские провинции от нашествия неспокойных варваров – заставил его покинуть верные ему легионы. А потом нашёл предлог, чтобы выслать полководца из Рима, где народ уже прямо называл Германика Цезарем и связывал с ним надежды на возвращение к народовластию.
Лицо Германика было полно грусти. Страдал ли он от того, что ему не удалось выполнить на севере свои честолюбивые замыслы или он предчувствовал, что никогда не вернётся из далёкой Азии?
Он указал Иуде на место рядом с собой, и когда тот, взволнованный от чести, алея щеками, сел в кресло, Германик попросил у него меч. Окинул одобрительным взглядом окровавленный клинок и показал его всем.
– Вот оружие римского гражданина!
Все наградили аплодисментами юного центуриона. Германик повернулся к смущённому Иуде.
– Я беру тебя с собой на Восток. И скажу об этом Цезарю
Сенека, влюблено глядя на Германика, воскликнул:
– Цезарь, мы будем ждать тебя и надеяться, что к твоему возвращению тиран подохнет!
Кто-то крикнул:
– Сенека, будь осторожен!
Философ поднял голову и, ударяя кулаком по столу в такт своим словам, громовым голосом заговорил:
– Я римлянин и говорю прямо: тиран потворствует разврату, лицемерию, предательству! Он губит государство, потому что превращает всех нас в трусливых рабов! Мы боимся говорить то, что думаем! Мы лжём и лжём и верим в эту ложь, так как она угодна тирану. Всякий, кто скрывает от ближних свои мысли, трус и негодяй, недостоин называться римлянином!
Слова Сенеки настолько сильно возбудили чувства римлян, что они вскочили на ноги и с увлажнёнными глазами начали аплодировать философу, хотя все понимали, что уже завтра список их имён будет лежать на столе Тиберия. Однако в эту минуту, в ярости, что они жили в страхе за своё будущее, римляне обрушили поток оскорбительных слов в адрес тирана, и появись он сейчас где-то рядом, его бы разорвали на куски.