В ту ночь Любава никак не могла заснуть. Сама мысль о том, что она может потерять его навсегда, заставляла сердце болезненно биться в груди. Наконец она решилась: скинула рубаху, и прокралась к лавке на которой спал хозяин. Она надеялась, что с помощью женских чар сможет его удержать. Но это была их единственная ночь.
Наутро, когда разомлевшая Любава открыла глаза, было уже светло. Хозяина в берлоге не было. Девушка наскоро прибралась, приготовила похлебку, размышляя о том, кто же будет готовить ему еду, если он все-таки решится остаться зимовать в лесу. Солнце начало катиться к закату, а хозяин все не возвращался. Девушка решила, что он раздумал провожать ее или решил, что не стоит с ней связываться после того, как она сама ночь пришла к нему. Любава собрала свои небогатые пожитки – пара пустых горшков из-под меда, сметаны и варенья, да праздничный убор, в который ее обрядили, провожая в жены к медведю, и тронулась в путь.
Сперва девушка замешкалась – ведь в берлогу она попала без памяти, и не знала, в какую сторону теперь идти. Потом решила направиться по единственной узкой тропинке, уходящей в глубь леса. Авось да выведет к знакомым местам. Но тропинка становилась все уже, все чаще вокруг нее появлялись звериные следы и отметины от огромных когтей – свежие царапины на коре деревьев выше роста взрослого мужчины. Любава взмолилась пращурам, чтобы медведь-шатун, который, видно, повадился шастать вокруг лесного домишки, на нее не наткнулся. А то вдруг затрещат сейчас кусты, да появится из них живая гора в свалявшейся за зиму бурой шерсти и спросит, где угощение, которое готовили всем селением! Что будет тогда она отвечать?
Но то ли боги слишком глубоко спали, то ли прогневала их Любава – пошла в лес вместо другой, да угощение отдала не лесному хозяину, а незнакомому парню. Прямо на девушку из кустов вышел, потряхивая лобастой башкой, медведь. Именно такой, каким она его представляла – громадный, свирепый, с алой слюнявой пастью, в клочьях свалявшейся на загривке шерсти. У Любавы подкосились ноги, она рухнула прямо на снег, протянула к зверю руки с пустыми горшками, умоляя его о прощении, и провалилась в глубокое забытье.
Когда Любава пришла в себя, она оказалась в знакомой клети, в доме у дядьки. Тот стоял над ней с таким лицом, словно она явилась из мира Нави. Впрочем, наверное, для него это так и было – девка на неделю пропала зимой в лесу. Мудрено ли решить, что она умерла. По доброте душевной дядька принес ей кружку теплого парного молока. Три дня она должна будет просидеть в клети, не показываясь ни солнцу, ни домашнему очагу, не смея даже вкусить пищи, которой коснулся огонь. Только после этого будет ясно – Любава ли она, вернувшаяся из лесу, или какой злой дух, принявший знакомое обличье.