По озабоченной побледневшей физиономии Макэ было заметно, что он ждал взрыва бешенства всесильного парижского делегата, ждал самого худшего. И не без оснований, знали, что доктор приходится родственником роялистскому командиру, терроризировавшему республиканцев Майенна и Лаваля и он до сих пор на свободе?
– Ах, вот как…, – секунду Норбер молчал, затем рывком поднялся и треснул по столу ладонью – срочно отправляйте людей из Революционного Комитета на поиски! Найдите мне их обоих! Розели сразу доставьте ко мне! А после я хочу видеть гражданина Кенеля! В какую задницу вы заткнули свою революционную бдительность?! Живее гражданин за Кенелем , докажите оба мне свой патриотизм, иначе я рискую потерять терпение, а вы головы!
Когда за Макэ закрылась дверь, потрясенный до глубины души, Норбер тяжело облокотился об стол и закрыл голову руками. Добрейший Розели и туда же?! Что же это?! Кому после этого можно доверять?
Может написать Вадье в Комитет Общественной Безопасности о том, что его провинциальные коллеги из Майенна плюют в потолок от преступного безделья, когда вокруг рыскают банды шуанов? Впрочем, не стоит, справимся с провинциальным разгильдяйством собственными силами. Они быстро научатся оперативно работать, не хуже, чем в Париже.
Чуть позже Норбер решил отправить людей из революционного комитета в тюрьму за доктором Розели. Когда того ввели в кабинет, Норбер не смог поднять на него глаз и лишь негромко процедил сквозь зубы:
– Садитесь.
Чем более скверно или неловко он себя чувствовал, чем сильнее были эмоции, тем неподвижнее и холоднее становилось его оливково-смуглое лицо.
– Что вы можете сказать мне, гражданин Розели, я доверял вам, относился к вам, как к другу…почему…, – Куаньяр упрямо смотрел в пространство сквозь собеседника. От гнева и возмущения горло сжалось, он замолчал.
– Для себя я не прошу ничего, – неузнаваемым хриплым голосом начал Розели, – лишь справедливости и милосердия к моей сестре, она еще так молода и ни в чем не замешана, она не заслужила смерть.
Темные глаза Куаньяра бешено загорелись, он резко вскинул голову, скулы обозначились резче на побледневшем лице, но голос, дрогнувший от сдержанной ярости, звучал обманчиво холодно:
– По-вашему Элен д, Эспаньяк ни в чем не замешана, она – невинная жертва?!
– Да простит меня Господь, причем здесь Элен, просить за нее бессмысленно, но у меня есть и другая сестра. Мария ничего не знала до последнего о двойной жизни Элен, скажу больше, именно я запретил Марии общение с ней около года назад. Проявите хоть каплю милосердия к Марии, после моей казни она и так останется одна… Неужели вы намерены и её… тоже…? – Розели запнулся, в его взгляде мелькнул ужас.