Прямо перед Норбером на столе лежали материалы, поспешно собранные на доктора Розели гражданином Кенелем и Макэ. Рядом лежала папка от председателя местных якобинцев гражданина Северьёфа.
– Скажите, гражданин Розели, Кенель и Макэ долго допрашивали вас?
Бледный Розели с трудом поднял на комиссара ввалившиеся глаза, ответ прозвучал хмуро и резко:
– Не особенно.
– Что за тон? С вами грубо обращались?
Розели смотрел в пространство прямо перед собой.
– Мне кажется, они почти не слушали меня, писали что-то свое, будто уже заготовленное. И вот все Розели семья шуанов и заговорщиков.
Озабоченный угрозами парижского комиссара Кенель развил теперь бурную активность, буквально «рыл землю», чего он теперь не повесил на несчастного, которого еще недавно сам спокойно игнорировал, как безвредного субъекта…
Но все эти неожиданные и тяжкие обвинения, Норбер отлично это понимал, сплошная штамповка.
Но скольким людям подобные штампованные обвинения стоили жизни, прежнего комиссара Мэнье такие решения трибунала вполне устраивали…
Среди местных жителей ходили упорные слухи, что «бедному доктору Розели конец» и тихо сожалели о жестокой участи Марии. Люди не сомневались в том, что они отправятся на эшафот вместе с Элен дЭспаньяк. Об этом докладывали комиссару агенты местного революционного комитета.
Вероятно, что затаившиеся шуаны в своем кругу, сквозь зубы призывали проклятия и кровавую месть на головы якобинцев за смерть «героини-роялистки» мадам д,Эспаньяк. Но об этом можно было только догадываться.
Санкюлоты рассуждали совершенно иначе и совершенно открыто:
– Чёртов аристократ, туда ему и дорога, если б не энергия комиссара Куаньяра и сейчас разгуливал бы на свободе…
Но со стороны всё выглядело иначе, внешне всё население заняло лояльно-выжидательную позицию.
Для сравнения, данные представленные невозмутимым и чуждым малейшего страха перед парижским делегатом председателя якобинцев Северьёфа были куда скромнее, но что важнее всего, куда реальнее.
Розели дворянин? Да. Факт. Роялист? Возможно, даже, скорее всего, это так, но в поведении нейтрален, в проявлениях ненависти к Республике на словах или в действиях не замечен.
Одинаково доброжелателен и вежлив в обращении с окружающими, будь-то богатый буржуа или бедный санкюлот.
Всё его несчастье в бурной контрреволюционной деятельности младшей сестры и ее мужа. Но сам он действительно «не участвовал, не состоял…»
Гражданин Кенель обеспокоен опасными обвинениями в отсутствии бдительности и терпимости к явному роялисту, увидел в этом прямую себе угрозу, но при этом Куаньяр имел в виду усиление бдительности в целом, повышение эффективности работы Комитета, но он и не думал призывать к штамповке заведомо сфабрикованных обвинений, тем более в угоду лично себе.