– Гражданин комиссар, я сказал лишнее, теперь я арестован ?
Куаньяр, слушал речь старика молча, в тёмных глазах вдруг зажглась искра неподдельного интереса, по губам скользнула беззлобная усмешка:
– А комиссару Мэнье вы тоже раздавали бесплатные советы?
– Упаси Бог, гражданин. Разве я сейчас бы стоял перед вами?, – простодушно развёл руками отец Фуке и сильно смутился, сообразив, не следует так откровенничать с этим молодым человеком, ведь он представляет ту же революционную власть, что и Мэнье…
Куаньяр вдруг задумался:
– Вы заронили во мне интересную идею. Раз, по-вашему, эти разбойники в первую очередь крестьяне, так стоит пообещать тем, кто согласен оставить ряды шуанов амнистию в обмен на сдачу оружия, боеприпасов и мирное существование, если расчет верен, затея будет иметь успех..
Но сдается мне, несмотря на седину и немалые годы вы наивны, гражданин Фуке и фанатичных, непримиримых роялистов, наконец, обычных бандитов, среди них гораздо больше, чем обманутых поселян. Всё сложнее… днем они как-будто мирные жители, крестьяне, а к ночи собираются в отряды и выкапывают оружие… Нет.. Майенн это один из очагов мятежа, то есть без пяти минут Вандея! И всё же идея ценна, – Норбер повернулся к товарищу, – нужно умелое сочетание принципов «пряника и кнута», разумного сочетания гуманизма и суровости, то есть «добродетели и террора», по словам гражданина Робеспьера, так как ни свирепость без меры, ни мягкосердечное попустительство не дают нужных результатов по отдельности!
Опустив голову на руки, он задумался, идея понравилась. Лапьер неуверенно пожал плечами, но возражать не стал.
Отец Фуке молча с интересом, наблюдал за ними и поразился, когда Куаньяр поднял на него глаза и спокойно произнес:
– Вы всё еще здесь, гражданин Фуке? Я уже сказал, что ваша просьба удовлетворена. Службы можно продолжать, но с известной вам оговоркой. Церковь не тронут. Но за малейший признак контрреволюционной агитации или укрывательства шуанов, роялистов вы лично ответите головой. Не поощряйте этих настроений и в своей пастве. Если вы будете честны со мной, и я не откажусь от своего слова.. Лоран, верни ему свидетельство о благонадежности..
Когда за старым священником закрылась дверь, Лоран вдруг опомнился:
– Черт побери, Норбер! Революционный Комитет забрал у него свидетельство о благонадежности. Ты даже не выяснял, присягнувший ли он?
– Если за ним не будет замечено ни малейших враждебных действий, я, возможно, даже готов закрыть глаза на этот важный пункт…
Вернувшись в Лаваль и оставшись в кабинете один, Норбер изучал документы, оставленные его предшественником, и думал: «Невесело же будет в Париже Мэнье, чёртов эбертист дико напуган и обозлён, он не может не сознавать, что его ждёт. Беспорядки начались относительно недавно… Умудриться превратить департамент в ад, может и есть некоторая доля правды в словах старика. Он местная копия страсбургского комиссара Шнейдера, бордосского Тальена, марсельского Барраса и тулонского Фрерона… Слон в посудной лавке, он не изменил состояние дел к лучшему, он всюду учинил дичайшие злоупотребления и разгром!